Амброджо Донини - Люди, идолы и боги

Можно взять гораздо более близкий нашему времени пример, почти не оставивший следов в силу тех или иных условий современного общества, однако отличающийся с религиозной точки зрения всеми основными признаками легендарной истории Христа. Мы говорим о драме Давида Ладзаретти.

Менее ста лет тому назад, вскоре после создания объединенного итальянского государства, этот скромный тосканский возчик, свидетель безысходной нищеты дровосеков и батраков Монте Амиата, выступил провозвестником новых времен, мессией, нисшедшим свыше, чтобы «принести мир и переделать законы». Он шумно порвал с церковными и гражданскими властями.

Все эти непродолжительные (с 1868 по 1878 год) и характерные события закончились трагически.

Подобно тому как вера в царство божие отражала в иносказательной форме господствовавшую в ту эпоху во всем восточном мире монархическую форму правления, так и Ладзаретти, который провел несколько лет в эмиграции во Франции и познакомился там с некоторыми течениями утопического социализма сенсимонианского типа и с республиканскими тенденциями, написал на знамени своего «Святого крестоносного воинства»: «Республика есть царство божие», что повергло в страх и ужас власть имущие слои Мареммы и трусливых защитников Савойской монархии. Этого было достаточно, чтобы «пророк», спускавшийся с Монте Лаббро и Арчидоссо во главе процессии ангелов и апостолов из числа его приверженцев, распевавших псалмы и причудливо разряженных, был хладнокровно убит карабинерами по приказу чиновника общественной безопасности.

Официальная историческая наука говорила о нем, как о «параноике», а о его движении, как о явлении «коллективного психоза», не давая себе труда выявить за фантастическими образами извечные признаки волнующих социальных запросов. Еще и сейчас последние ладзареттисты, живущие на холмах Амиаты, говорят о своем мученически погибшем мессии, как о «втором Христе», а в успешной борьбе крестьян — коммунистов и социалистов этой местности они видят подтверждение его сверхъестественного вмешательства.

Легендарная память о страстной неделе Иисуса тоже является другим возвышенным творением христианства.

Может быть, и была эта последняя общая трапеза перед арестом, последняя вечеря, на которой, согласно попыткам воссоздать события, Иисус якобы повелел своим собратьям хранить в неприкосновенности, несмотря на превратности смутного времени, веру в теперь уже скорое пришествие царства божия [248] См. обобщающий очерк A. Loisy. La naissance du christianisme. Paris, 1933. . Арест Иисуса римскими воинами распугал его немногочисленных учеников. Приговор имперских властей мог быть основан на его претензии быть мессией, то есть царем иудеев [249] 0. Cullmann. Der Staat im neuen Testament, 1955. . Только этот момент в его проповеди и мог обеспокоить римлян, и, естественно, он привел его к крестной муке. Все остальное касалось веры.

Критика Библии занималась проблемой воскресения Иисуса, пытаясь отыскать происхождение распространенного в древности верования в воскрешение из мертвых, и установила, что рассказ о находке в Иерусалиме пустой могилы возник позже другого апологетического доказательства «галилейского» воскресения, согласно которому первые явления народу воскресшего Христа произошли в северных районах Палестины. Все подобные рассказы возникли многие десятилетия спустя после оформления первоначальной евангельской легенды [250] Сам Павел не считал воскресение Иисуса историческим фактом, он признавал его только как требование веры, к тому же подвергавшееся сомнению многими его единоверцами: «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша» (1 Коринф., гл. 15, ст. 13–14). .

Религии спасения, основанные на культе божественных или полубожественных существ, которые умирают и воскресают, не только влияли на детали рассказа о воскресении Иисуса, но и обусловили более легкое восприятие мифа, пока в конце концов это поверье не стало решающим для успеха новой религии.

Беднякам Израиля, ожидавшим пришествия царства справедливости, евангелия отвечали устами Иисуса: «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят царствие божие, пришедшее в силе» [251] Марк, гл. 9, ст. 1 и др. .

Подобные надежды не сбылись и преобразовались в духовную благовесть. Однако это не означает, что идея царства не входит в качестве важнейшей составной части в одержавшее победу христианство и не является одним из идеологических отражений разложения античного общества.

«И еще говорю вам: удобнее верблюду [252] В оригинальном греческом тексте есть слово «камилос» — «канат» — толстый трос для крепления кораблей к берегу, — а не «камелос» — «верблюд». Подобные ошибки перевода, со временем закрепившиеся в тексте, нередко встречаются в древних текстах. пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царство божие» — внушает Иисус в синоптических евангелиях [253] Матфей, гл. 19, ст. 24; Марк, гл. 10, ст. 25; Лука, гл. 18, ст. 25. . К этому Иисус добавляет: «Многие же будут первые последними, и последние первыми» [254] Матфей, гл. 19, ст. 30; Марк, гл. 10, ст. 31; Лука, гл. 13, ст. 30. . И еще в нагорной проповеди: «Блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь… Напротив горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете. Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете» [255] Лука, гл. 6, ст. 21–25. .

Эти слова церковное вероучение ныне истолковывает лишь как призыв к смирению и покаянию, но они еще могут означать для многих угнетенных и обездоленных обещание искупления.

Вот почему Фридрих Энгельс мог четко сопоставить сходные моменты раннего христианства и современного рабочего движения:

«Как христианство, так и рабочий социализм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в потусторонней жизни, после смерти, на небе, социализм же — в этом мире, в переустройстве общества» [256] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. II, стр. 409. .

Подобное суждение четко, не допуская кривотолков, разделяет эти два движения и помогает также понять, почему многие старые идеи евангельского послания еще находят отклик среди рабочих-христиан — этих современных рабов капиталистического общества.

Исследование истории христианства в обществе, которое следовало за разрушенным древним миром, выходит за пределы данной книги, да и развитию других религий вслед за их первоначальным периодом мы смогли посвятить лишь несколько слов.