Мартин Бубер - Я и ты

Личность созерцает свою самость, довлеющее себе особенное занимается своим Мое: мой род, моя раса, мое творчество, мой гений.

Довлеющее себе особенное не принимает участия в действительности и не обретает ее. Оно отделяет себя от Другого и ищет через приобретение опыта и использование получить во владение так много, как оно может. Это его динамика: отрешение и завладение, поднаторевшие в Оно, в недействительном. Сколь много ни присвоит себе субъект - а довлеющее себе особенное осознает себя как субъект, - из этого не выйдет субстанции, довлеющее себе особенное остается подобным точке, функциональным, приобретающим опыт, использующим, и не более. Все его расширившееся и многообразное определенное бытие, вся его рачительная "индивидуальность" не смогут ему помочь обрести субстанцию.

Нет двух родов человека: но есть два полюса человечества.

Ни один человек не есть чистая личность, ни один человек не есть чистое себе довлеющее особенное; ни один человек не есть всецело действительный, ни один - всецело недействительный. Каждый живет в двойственном Я. Но есть люди, которые так определены своим личностным началом, что их можно назвать личностью, и есть такие, которые так определены своим особенным, что их можно назвать самодовлеющим и обособленным в своей особенности существом. Между теми и другими разыгрывается подлинная история.

Чем больше над человеком, чем больше над человечеством господствует довлеющее себе особенное, тем глубже Я впадает в недействительность. В такие времена личность ведет в человеке и в человечестве подземное, потаенное, как бы не имеющее законной силы существование - до тех пор, пока она не будет призвана.

* * *

Человек тем в большей степени личность, чем сильнее в человеческой двойственности его Я - Я основного слова Я-Ты.

Соответственно его изречению Я - соответственно тому, что он подразумевает, когда говорит Я, - решается, к какому полюсу человечества он принадлежит и куда направляется. Слово "Я" есть истинный шибболет человечества.

Внемлите ему!

Как фальшиво звучит Я человека, замкнувшегося в границах своего особенного! Оно может побудить к сильному состраданию, когда оно вырывается из уст, трагически сомкнутых, пытающихся умолчать о противоречии с самим собой. Оно может вызвать ужас, когда исходит из уст того, кто одержим внутренним хаосом и яростно, слепо и беспечно демонстрирует это противоречие. Когда же его произносят уста льстивые и тщеславные, оно отвратительно и терзает слух.

Тот, кто изрекает изолированное Я с заглавной буквы, открывает срамоту мирового духа, униженного до духовности.

Но как прекрасно и правомочно звучит столь живое, столь убедительное Я Сократа! Это - Я нескончаемой беседы, и ее атмосфера его овевает на всех путях его, даже перед судьями, даже в заточении, в его последний час. Это Я жило в отношении к человеку, которое воплотилось в беседе. Это Я верило в человеческую действительность и выходило навстречу людям. Это Я пребывало вместе с ними в действительности, и действительность больше не оставляла его. И его одиночество никогда не могло стать оставленностью, и когда мир людей умолкал для него, это Я слышало даймониона, говорившего Ты.

Как прекрасно и правомочно звучит наполненное Я Гете! Это Я чистого общения с природой; она предается ему и беспрестанно говорит с ним, она дарует ему откровения своих тайн, однако же не выдает своей Тайны. Это Я верит в нее и обращается к розе: "Так это Ты", и вот это Я пребывает с ней в Одной Действительности. Поэтому, когда это Я возвращается к себе, дух Действительного остается с ним, созерцаемое солнце льнет к благословенному оку, вспоминающему о своем родстве солнцу, и дружество стихий провожает человека в тишину смерти и становления.

Так "достигающее, истинное и чистое" изречение Я пребывающих в обоюдной связи личностей, сократовской и гетевской, звучит сквозь времена.

И сразу же из царства безусловного отношения вынесем сюда образ: сколь сильно, вплоть до пересиливания изречение Я Иисуса, и сколь правомочно, вплоть до само собой разумеющегося! Ибо это есть Я безусловного отношения, в котором человек свое Ты называет Отцом так, что сам он - только Сын, и более не кто иной, как Сын. Когда бы он ни сказал Я, он может подразумевать лишь Я священного основного слова, которое возвышается в сферу безусловного. Если коснется его обособленность, связь - сильнее; и только из нее говорит он с другими. Напрасно ищете вы ограничить это Я, умалив его до обладающего могуществом в себе, или ограничить это Ты, умалив его до обитающего в нас и вновь лишить действительности Действительное, присутствующее в настоящем отношение: Я и Ты остаются, каждый может сказать "Ты" - и есть тогда Я, каждый может сказать "Отец" - и есть тогда Сын, действительность остается.

* * *

- Но что, если само поручение, возложенное на того, кто послан, требует от него, чтобы знал он лишь связанность со своим Делом и, таким образом, больше не знал никакого действительного отношения к Ты, не знал осуществления в настоящем присутствия Ты; чтобы все вокруг него становилось Оно, причем Оно, служащим его Делу? Что можно сказать об изречении Я Наполеона? Правомочно оно или нет? Этот феномен приобретения опыта и использования - личность?

- На самом деле владыка века, видимо, не знал измерения Ты. Это отметили верно: всякое существо было для него valore.* Он, который своих приверженцев, отрекшихся от него после его низвержения, прибегая к мягкому сравнению, уподоблял Петру, сам не имел никого, от кого он мог бы отречься: ибо он никого не признавал как существо. Он был демоническим Ты миллионов, не отвечающим Ты, отвечающим на "Ты", - Оно, мнимо отвечающим в личном, отвечающим лишь в своей сфере, сфере своего Дела, и только своими деяниями. Это - принципиальная историческая граница, где основное слово связи утрачивает свою реальность, свой характер взаимодействия: демоническое Ты, для которого никто не может стать Ты. Этот третий, в добавление к личности и довлеющему себе особенному, в добавление к свободному и своевольному человеку, но не между ними, этот третий существует, возвеличиваясь по велению судьбы в эпохи, отмеченные ее печатью: все для него объято пламенем и сам он охвачен холодным огнем; к нему ведут тысячи отношений, от него ни одно; он не участвует в действительности, но в нем как в действительности принимают необъятное участие.

* Величина, ценность (ит.). - Примеч. пер.

На существа, его окружающие, он смотрит как на машины, способные выполнять различные операции, которые должны быть рассчитаны и применены к Делу. Но так же он смотрит и на себя самого (только свою продуктивную силу он всякий раз вынужден обнаруживать заново посредством эксперимента, и все же ему не удается узнать из опыта ее границы). С самим собой он также обходится как с Оно.