Романо Гвардини - Господь

Но я не в силах любить своего врага!... Ты можешь, однако, привести себя к тому, чтобы перестать его ненавидеть. Это уже начало любви... И это не удается!... Так попытайся, по крайней мере, помешать твоей неприязни проевиться в слове. В этом было бы уже некоторое приближение к любви...

Но не означало ли бы это принижение требования? Разве не стоит здесь вопрос «все или ничего»? Давайте говорить откровенно: люди, исповедующие «или -или», редко выглядят, как претворяющие свои строгие принципы в жизнь. Часто их бескомпромиссность подозрительно напоминает риторику... Нет, то, чего требует Нагорная проповедь, не означает «все или ничего»; движение здесь и начинается, и продолжается, и прерывается падением или новым подъемом.

Что же тогда важно? Важно воспринимать благове-стие Нагорной проповеди, не как застывшее повеление, а как живое требование и вместе с тем как действенную силу. Важно отношение верующего человека к Богу, действующее постепенно на протяжении всей жизни, важна встреча, которая должна состояться и углубляться.

Но мы все еще не ответили на наш вопрос. До сих пор было сказано только, что речь идет не о какой-либо программе, а о живом делании, и что мы должны начать действовать. Нет ли, однако, какого-нибудь указания, которое помогло бы нашему мышлению? Попробую рассказать, как я попытался разобраться в этом вопросе, может быть это поможет и другим. Когда Иисус произносил Нагорную проповедь - и не только ее, но и многое другое с той же мощью и той же убежденностью - то за этим вырисовывалась великая возможность. Все сводилось к тому, что «приблизилось Царство Небесное» (Мф 3.2). Он ведь сказал прямо, что оно близко, и эти слова не могли быть всего только выражением восторга или настойчивого увещевания: «близко» означало не что иное, как близко. Значит, по воле Бога было возможно действительное осуществление пророчеств Исайи, становление нового бытия. Нет смысла размышлять о том, что бы это было. Исайя выражает это словами тайновидца, говоря, что теленок будет пастись рядом со львом и ягненок будет играть с волком, не будет на дорогах ничего нечистого и познание зальет всю землю, как море (Ис 11.1-9). Святое существование возникло бы из преобразующей силы Духа, все стало бы иным... Заповеди Нагорной проповеди и даются прежде всего в связи с этой возможностью. Человек, к которому они обращены, находится на пути туда, и при том существовании они были бы священным, всеми исполняемым велением Бога, познанного в любви. Это Царство пришло бы, если бы благовестие было встречено с верой. Причем верой не только того или иного человека, но верой того народа, с которым Бог заключил Синайский Союз. Те, на ком лежала ответственность, первосвященники и Синедрион, священники и книжники должны были принять его; а раз они этого не сделали, то народу следовало бы отстранить их и с верою выступить вперед самому. Но этого не произошло. Христос был отвергнут Своим народом и пошел навстречу смерти. Искупление произошло не в подъеме веры, любви и всепреобразующего Духа, а в гибели Иисуса, ставшего, таким образом, искупительной жертвой. Человек же, не откликнувшийся на этот призыв, стал иным, чем тот, к которому первоначально обращался Господь. Теперь на нем лежала вина за смерть Христа, второе грехопадение, и он пребывал среди жестокости неизменившейся истории.

Тем не менее, Христос не снимает Своего требования. Но Он противопоставляет ему нечто иное: Церковь. .. Церковь находится в теснейшей связи со Христом. Ведь Она - «продолжение вочеловечения в истории», беспрестанное осуществление во времени Его спасающей и обновляющей жизни, как учит ап. Павел в своих Посланиях. Но вместе с тем она, видимо, находится еще и в другом отношении к Нему. Основана была Церковь во время последнего путешествия Иисуса в Иерусалим, после того, как руководители народа приняли решение убить Его, о чем Он сразу говорит вслед за этим (Мф 16.13-23). Рождается Церковь после ухода Господа, на Пятидесятницу, сошествием Духа Святого, созидающего христианскую историю.

Здесь Церковь, как нам кажется, имеет еще и другое значение в отношениях между Христом и нами:

Господь противопоставил ее Себе и Своим требованиям, как заступницу за нашу слабость, как защитницу возможного, как истинную мать, в противовес неслыханным Божиим требованиям указывающую на подлинную слабость и несовершенство человеческой природы.

При этом я не говорю о недостатках Церкви - косности, нетерпимости, властолюбии, узости и обо всем вообще недобром, что может в ней быть; все это -просто прегрешения против истины, за которые нам придется держать ответ перед Богом. Нет, я говорю о подлинной задаче, которую Церковь должна выполнять, а именно: приводить требование Христа, которое, по- видимому, превосходит силы человека, в соответствие с их возможностями, строить переходы, наводить мосты, оказывать помощь.

Конечно, это может вызывать сомнения, подвергать опасности чистоту требования Божия, допускать перевес человеческого, многими анализами и сравнениями ставить под вопрос истинный дух Божией вести..., тем не менее это и есть служение, которого требует Христос и оно должно осуществляться в смирении и верности. И, очевидно, многое зависит от правильного понимания и осуществления этого служения. Существует христианское направление, которое подчеркивает всю бескомпромиссность Господнего требования и объявляет отступничеством любое снисхождение к человеческой слабости. Оно говорит: «все или ничего»! Таким образом оно либо приходит к выводу, что только немногие люди способны на требуемое, большинство же погибает; либо заявляет, что человек вообще не может ничего и поэтому ему остается только признать свое бессилие и довериться милосердию Божию. В обоих случаях Церковь представляется делом рук человека и отступничеством... Звучит это очень по- христиански, но при более близком рассмотрении возникает подозрение, что здесь налицо преувеличение, за которым скрывается слабость. Безоговорочность, не знающая, как устроен человек в действительности. А может быть даже и бессознательная хитрость человеческого сердца, переносящая христианство в область абсолютного, чтобы отдалить его от мира, в котором тогда может свободно распоряжаться человеческая воля. В противовес этому в церковном взгляде есть глубокое ощущение реальности и есть воля к христианской жизни, начинающая с возможного, но кончающая на вершинах святости. Не случайно те воззрения, о которых мы сейчас говорили, отвергают понятие святости как нехристианское.

Но как бы то ни было, нам нужно учесть еще нечто основополагающее. О чем бы ни шла речь - о высоте требования или о слабости человека; о том, все ли могут его выполнять, или только немногие, или, в сущности, никто, о его безусловности или о соотнесении с человеческими возможностями, о строгости или о снисхождении Божием или о чем угодно другом, - все нужно решать в отношении к Богу. А Бог, о Котором говорит сама Нагорная проповедь, - Отец. Именно в связи с этими тревожащими требованиями Иисус так настойчиво говорит о Нем. И притом Он говорит здесь не: «Ваш Отец» а, что случается весьма редко, «Отец твой» (Мф 6.4), Отец того, к кому обращен призыв. Значит Бог здесь - не Всевышний Законодатель, налагающий на людей тяжелое бремя и затем творящий суд над исполнителями Его Закона, но повелевающий в любви и помогающий исполнять. Он Сам приходит к людям со Своей Заповедью и вместе с ними заботится о ее исполнении. Он призывает дитя к согласию с Ним в заботе о Его заповеди. Отец, видящий втайне, знающий каждую нужду раньше, чем она высказана, потому что Его очи предвидящие будущее, направлены на нас. Вот Бог, в соотношении с Которым все должно быть обдумано. Только тогда наши вопросы обретают свой истинный смысл и обетование ответа, который есть сама любовь.