Андрей Кураев - Протестантам о Православии

И вот в 10 веке германского мальчика приводят в монастырь для получения образования. Первое, что он должен осилить – язык. Дома–то он говорил на одном языке. А язык школы, науки, культуры и алтаря – это другой язык. Латынь. И он начинает ее изучать. Сначала – грамматика. Изучается она не по адаптированным текстам для иностранцев, а по лучшим образцам. Значит – по Цицерону. Затем — риторика. Ну кто же лучший ритор, чем Цицерон? Затем – логика. И тут речи Цицерона незаменимы. Далее следует изучение философии. И это новый повод для обращения к трудам Цицерона, но на этот раз уже со стороны их содержания, а не языковой формы. Это школьное вездесущие Цицерона упоминал уже Сенека в письме к Луцилию: «…не надо удивляться, если из одного и того же каждый извлекает лишь нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет траву, собака — зайца, аист — ящерицу. Если книгу Цицерона «О государстве» возьмет в руки сперва какой–нибудь филолог, потом грамматик, потом приверженец философии, каждый из них обратит все усердие не на то, нa что оба другие. Философ подивится, что так много можно сказать против справедливости. Филолог, если возьмется за то же сочинение, заметит вот что: «Было два римских царя, из которых один не имеет матери, другой отца». Ибо есть сомнения насчет матери Сервия, а отца у Анка не имеется, — царя именуют внуком Нумы… Если же эти книги развернет грамматик, он прежде всего внесет в свои заметки старинные слова: ведь Цицерон говорят «воистину» вместо «на самом деле», а также «оного» вместо «его»… Но чтобы мне самому, отвлекшись, не соскользнуть на путь грамматика или филолога, напоминаю тебе, что и слушать и читать философов нужно ради достижения блаженной жизни и ловить следует не старинные или придуманные ими слова либо неудачные метафоры, а полезные наставления» (Письмо 108, 28 слл).

Наконец, настала пора юноше изучать христианское богословие. Нет, тут уже не по Цицерону. Но ум школяра уже настолько привык вращаться в мире Цицерона, что привычные схемы аргументации сами воспроизводят себя. В богословие входит навык римского юридизма.

Этот юридический гений римлян вполне проявил себя и в устроении христианской жизни. Каждый человек приходит в Церковь со своими талантами (а зачастую и предрассудками). То же можно сказать и о целых культурах. Рим, приняв христианство, нашел способ по–своему, юридически истолковать его. Трагедия человеческой истории у христианских цицерониан превратилась в судебный акт, во вселенский трибунал. В этом трибунале Бог — судья, человек — подсудимый, Христос — адвокат и дьявол — прокурор. Согласно уголовному кодексу (его роль в этой модели исполняет Библия), «возмездие за грех — смерть» (Рим. 6, 23). Прокурор, прекрасно знакомый с Библией (вспомним, что даже Христа в пустыне Сатана искушает цитатами из Писания) требует справедливой кары, причем — высшей.

Для архаичного и средневекового мышления тяжесть преступления зависит от того, против кого это преступление направлено. За кражу коня у крестьянина — наказание одно, за кражу коня у воина — другое, у короля — третье. Чем выше статус оскорбленного лица, тем тяжелее провинность, тем суровее наказание. То, что не влечет никакой ответственности, будучи сказанным в деревенском кабачке о соседе–крестьянине, становится тяжким государственным преступлением, если оказывается сказанным об императоре. Тут вступает в силу закон «Об оскорблении Императорского величия (достоинства)» [93] Тот самый закон, который хотел возродить «первый президент СССР», инициировав принятие акта «О защите чести и достоинства Президента». . Именно по этому закону преследовались христиане: «Вы говорите, что идолы есть ничто и что поклонение изваяниям богов есть глупость? Но сам Император приносит жертвы богам и статуям. Значит, по–вашему, и он — глупец? Ну, за оскорбление Императора вы ответите»…

Самый малый проступок, затрагивающий интересы Высокого Лица, становится преступлением. По правилам юридической арифметики бесконечно малый проступок, направленный против Бесконечно Великого Истца, влечет бесконечно тяжкие последствия для ответчика («Бесконечный мог бы изречь бесконечное проклятие на грешника, что–то такое, чего не мог бы совершить смертный человек» [94] Тиссен Г. К . Лекции по систематическому богословию. — СПб., 1994, с. 256. ). Так кража Адамом одного яблока из Эдемского Сада, нарушение малейшего и легчайшего из законов Царя Царей привела к смерти не только Адама, но и всех его потомков [95] У основоположника западной богословской школы блаженного Августина логика юридического мировоззрения обнажена предельно ясно: «Древо доброе, но не касайся его. Почему? потому что я Господь, а ты раб: вот вся причина» (цит. по: митр. Макарий . Православно–догматическое богословие. — СПб., 1868, т. 1, с. 476). Францисканец Данте аналогично понимает смысл первого греха: «Знай, сын мой, не вкушение от древа, а нарушенье воли Божества я искупал и искупала Ева», — говорит Адам (Божественная Комедия. Рай, 26,115). Русский перевод А. Эфроса, впрочем, богословски некорректен. У Данте нет «искупления», но стоит esilio, изгнание . Для православного же богословия здесь очень важна тема о том, что из себя представлял сам плод с древа познания (см. об этом главу «Человек и змей» в моей книге «Сатанизм для интеллигенции. О Рерихах и православии». — М., 1997). .

Итак, попробуем рассмотреть историю Спасения так, как это делают протестанты, опирающиеся на старый латинский юридизм. Грех Адама вызвал величайший гнев Божий. Смерть нависла над всем миром. Применения этой смерти ко всем потомкам Адама и требует прокурор Вселенского суда. Судья же согласен с этим. По уверению схоластики, наследованному баптистами, «грех Адама вменен, признается и приписывается каждому члену человеческого рода… Человек виновен уже до того, как согрешит лично» [96] Тиссен Г. К . Лекции по систематическому богословию, сс. 207, 208. .

Но прокурор упустил из вида одно обстоятельство: оказывается, судья, адвокат и до некоторой степени подсудимый связаны родственными узами. И поэтому, хотя Судья и соглашается поступить по справедливости, то есть в соответствии с требованием закона и требованием дьявола, но Он решает перенести наказание с человека на Своего Сына — на адвоката. Он решил убить Своего праведного Сына вместо действительного преступника. После же того, как Христос принес «заместительную жертву» и уплатил тем самым выкуп прокурорской «справедливости», Судья получает, наконец, право отложить в сторону свой собственный Закон и объявить человека прощенным.

«Искупительная смерть Иисуса Христа стала для любящего Бога моральной и юридической необходимостью в целях поддержания Его справедливости и праведности… В этих текстах представлена важная истина плана спасения: грехи и вину, которые оскверняют нас, важно возложить на Понесшего наши грехи и тем очистить себя (Пс. 50, 12). Как раз об этой стороне служения Христа свидетельствуют обряды ветхозаветного святилища. Там перенос греха с раскаивающегося человека на невинное животное символизировал перенос греха на Христа, понесшего наши грехи… Бог по Своей милосердной воле предложил Христа в умилостивление Его святого гнева, направленного против грехов людей, потому что Он принял Христа как божественного Заместителя, которому надлежало претерпеть Божий суд над грехом… Через Христа Божий гнев не превратился в любовь. Христос отвел этот гнев от человека и взял его на Себя… На кресте было полностью уплачено за грех человека. Божественная справедливость была удовлетворена. С юридической точки зрения мир восстановил Божье благоволение. Отныне Его посредничество дает каждому возможность воспользоваться заслугами Спасителя» [97] В начале было Слово, сс. 125–126, 322. .