Иеромонах НИКОН Беляев - Дневник последнего старца Оптиной пустыни

Исполнив все эти заповеди, человек так очищает сердце, так приуготовляет себя, что уже никакие страдания и лишения, ради Господа переносимые, не тягостны ему.

Блаженни вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить на Меня, радуйтесь и веселитеся, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Когда священник, благословляя, произносит молитву — во имя Отца и Сына и Св. Духа, то совершается тайна — благодать Св. Духа нисходит на того человека. И наоборот, если человек только устами произносит отречение, то благодать тотчас отходит от него, и человек тот делается другим, и понятия его изменяются.

И мы знаем многих священников, которые подписались, как бы подписались поневоле, и благодать от них отошла, и понятия их изменились совершенно.

— Если ты куда придешь и пригласят тебя за стол, то, если ты знаешь, что эти люди от души хотят угостить тебя, то ешь без смущения и не ожидая приглашения, а если знаешь, что из приличия, то остерегись.

В настоящее время люди века сего смотрят на нас, верующих, как на юродивых, как на глупых. Им не нравится наша православная вера, наш храм и все наше поведение. Они смеются над всем этим. И часто мне приходится слышать от верующих, принужденных жить среди мира, что им тяжело переносить постоянные насмешки, испытывать такое отношение.

А мне кажется, что даже честь для нас, что нас не любят, что над нами смеются.

Апостол сказал (ап. Петра посл. 1, гл. 4, 14): "Аще укоряеми бываете о имени Христове блажени (есте), яко слава и Дух Божий на вас почивает". Это говорится о тех, кто ради Христа терпит поношения и гонения. Прошу вас — не смущайтесь, если над нами смеются, если нас не любят — значит мы не от мира сего.

— Правда, нередко мы чувствовали иногда, как бросят нам в спину комья снега или грязи,— сказала матушка.

— Прежде чем у Господа просить прощения, надо самой простить, как сказано в молитве Господней.

Ты считаешь себя необидчивой, но ты не обижаешься в таких вещах, которыми ты не интересуешься, но что близко коснется того, чем ты дорожишь, то и обижаешься.

Терпи тяготы монашеского жития ради Царства Небесного.

— Как старец Гефсиманский говорит: "Зачем к старцу приходишь?" — "Для того, чтобы сломать свою злую волю и узнать волю Божию". — "За смиренный вопрос твой Господь откроет отцу твоему Свою волю".

Не принимай близко к сердцу. Если все принимать, то и на месяц нас не хватит.

Сидя в приемной у Батюшки в ожидании, когда он кого позовет, я заметила, что сидящая со мною рядом женщина (из духовных детей Батюшки) с каким-то даже ожесточением относилась ко мне. Между тем, она много раз прежде приходила к нам побеседовать, чтобы облегчить свое тяжелое духовное состояние, которое часто находило на нее. И она тогда говорила, что чувствует облегчение, когда бывает у нас. А теперь она вдруг сказала раздраженным тоном: "Я завидую вам".

В чем же мне можно завидовать? Принимает меня Батюшка реже других и большей частью из последних, а то и совсем не принимает, если некогда. Бываю я у него на несколько минут по самым необходимым делам. Все старются причащаться в день, когда Батюшка служит, мне это очень редко приходится. Выговоры Батюшка делает мне чаще, чем кому другому. Поэтому завидовать мне не из-за чего. По-видимому, она со всем этим должна была согласиться.

И вдруг, помолчав, сказала:

— Да, я завидую вам, что у вас к Батюшке такое послушание...

— Это от Вас зависит.

Со стороны был и другой взгляд, хотя это было, кажется, редко. Видя строгое отношение Батюшки ко мне, сравнительно с другими, некоторые могли соблазняться. Вот у нас Маша, не понимая духовной жизни, неправильно думала. Надо было о чем-то попросить Батюшку, и я обещала сестрам, что скажу Батюшке. Немного погодя подходит ко мне Маша и говорит со смущением:

— Лучше бы кто-нибудь другой сказал.

Когда я передавала Батюшке просьбу, то упомянула и об этом случае.

— Зачем же ты не говоришь мне? — Видно забеспокоился Батюшка. Для пользы моей души это все надо, но все же Батюшка не хочет, чтобы на других это могло так влиять.

Как-то Батюшка поручил мне сшить две епитрахили и к ним поручи. Я была счастлива такому поручению. Старательно скроила и в свободное время от правил и своего врачебного дела тщательно шила. Когда окончила, показала Батюшке. Он долго смотрел и нашел недостаток — на миллиметр расстояние между пуговицами разное. Надо было подкладку всю спарывать.

Во второй раз со страхом я показала свою работу. Батюшка и в этот раз нашел в поручах недостатки, и так в третий, и в четвертый, и пятый раз.

Чувствовала я, что Батюшка старается для моего смирения, была глубоко благодарна, но все же каждый раз я показывала ему свою работу с большим страхом. Наконец, после пятого раза Батюшка взял епитрахили уже без замечания и надевал их на Пасху и другие большие праздники. И потом как-то за столом, во время поминального обеда, сидя рядом с о. Геронитем, в разговоре Батюшка сказал:

— М. Амвросия умеет шить епитрахили и поручи,— и опустил глаза, чтобы скрыть улыбку (вероятно, вспомнил, как смирял меня).

Иногда невольно или нечаянно вырвется что-нибудь такое, от чего можно подумать, что мне обидно, и тогда, хотя не сразу, но Батюшка найдет время и к слову расскажет, как его смирял старец и что-нибудь в этом роде. Я понимала, как трудно все время заботиться о том, чтобы смирять других — ведь для этого надо другому причинять часто незаслуженно огорчения. А каково это?

М. Амвросия пишет далее, что некоторые сестры ее общинки отделились от них, заняв при соборе место сторожихи.

Теперь Батюшке приходилось реже бывать у нас, так как часть сестер, нуждающихся в батюшкиных советах могли прямо из храма заходить в сторожку и там спрашивать Батюшку. Наш дом был теперь не единственным для приходящих. Но несмотря на это, Батюшка старался насколько мог, приходить часто, чтобы напутствовать больных и побеседовать. А в какие-либо знаменательные дни и все собирались к нам, иногда и всенощная служилась. Тогда и из сторожки приходили все, и за сторожа оставался поселившийся в ограде один слепец — схимонах Тихон — Оптинский звонарь.

Помню, как перед последним Великим Постом, после вечерни, идя из церкви, Батюшка зашел к нам на несколько минут, благословил на душеспасительное проведение Великого Поста и кратко сказал нам — какое это великое и святое время для спасения души и напомнил нам главное о том, чтобы мы старались проводить время в молчании. Молчание так полезно для души. Мы не можем, когда говорим о другом, не осудить. Поэтому хорошо, кто молчит.