Зоя Крахмальникова - Слушай, тюрьма !

Эта история поучительна не столько проявлением мужества Апостола, его верой, сближающей его с Богом, сколько той духовной мудростью, которая и является результатом верности.

Когда корабль терпит бедствие, его надо разгрузить, нужно выбросить вон все, без чего, казалось бы, дальнейшее существование невозможно, положившись только на Бога...

И не исключено, что те, кто решится "спасти корабль" и начнет создавать новые формы общественного устройства, новые структуры, целью которых станет демократическое развитие России, основанное на христианском гуманизме и на принципах нравственного, этического и духовного возрождения личности и общества, должны будут, обдумывая свои проекты и программы, сколько бы времени на исполнение их ни понадобилось, помнить, что прежде всего им придется "разгрузить" корабль. Не оставляя на нем ничего, что грозит гибелью. Не лукавя, не оглядываясь на тех, кто обвинит спасающих корабль во всех смертных грехах, они прежде всего должны будут безжалостно расстаться с ложью и масками, как с самыми "живучими" и прочны-ми среди "рифов", меж которыми будет дрейфовать корабль, пытаясь найти пристань. Придется безжалостно выбрасывать за борт и "спасительные компромиссы", и убеждения, что политика не может быть "чистым", а только "грязным" делом, что этика и политика несовместимы и что "ради пользы дела" можно зарезать кого угодно и не защитить слабого. Все это - лишь малый перечень того, от чего должна отречься нравственная культура подлинной демократии, воздви-гаемой на краеугольных принципах общечеловеческих ценностей, которыми до скончания века и будут измеряться правда и ложь.

Ложь останется ложью, в какие бы одежды ее ни рядили. Истина же не имеет своего предела, важно только захотеть приобщиться к ее бесконечным благам. Тогда-то и появится надежда на новое историческое творчество, целью которого станут поиски "здравого исхода" из рабства у тьмы.

Будет ли в этом участвовать Московская Патриархия? Вряд ли. Являясь крайне политизи-рованной общественной организацией, она все чаще и настойчивей уверяет общество, что не намерена оказывать влияния на политическую и общественную жизнь России.

"ВАШ МОНАСТЫРЬ - РОССИЯ"

Эту строку из Н. Гоголя ("Выбранные места из переписки с друзьями") я поставила эпиграфом к моему роману-притче "Безумный старик". Он был напечатан в журнале "Нева" (С.-Петербург, 1993 г.). Прошло свыше десяти лет после его написания. Героиня романа, Клавдия, принадлежащая к кругу советской знати, неудавшаяся певица и жена знаменитого режиссера, после катастрофы, в которой гибнет ее дочь, бежит из мира. Но не может окончательно порвать с ним и пытается спасти тех, с кем когда-то свела ее судьба. Она должна, по ее мысли, привести их к Богу.

Христианство было дано Клавдии не только как спасительная вера в воскресение души погибшей дочери, но и как жажда искупления и уверенность в своей вине перед теми, кого она хочет вернуть Богу. Она уверена, что должна начать борьбу за человечество, утратившее всякую надежду, так же как центральный герой романа "Безумный старик", бывший некогда ее мужем, а теперь оказавшийся в сумасшедшем доме.

Роман был написан за несколько месяцев, близился арест, мысль об искуплении, о покаянии, об утратившем Бога человечестве не оставляла меня, мне важно было найти форму, в которую можно было бы "вложить" описание мытарств человеческой души на грани двух миров: этого, видимого, и того, "другого". И еще: высказать боль о плененной дьяволом России, ставшей монастырем для тех, кто не мог дышать ложью и страшился насилия.

Роман был за границей, и поэтому его не забрали на обыске.

...Мы вернулись из ссылки в июле 1987 года. В разгар горбачевской перестройки. У каждого из нас началась своя отдельная жизнь, нас больше не связывала ссылка.

Мы были не венчаны, наш духовный брак, длившийся многие годы, стал фикцией, наступила пора расторгнуть и формальный брак.

Я заметила, что у моих близких - детей и друзей, которых я в своем сознании соединяла в нашу общую домашнюю Церковь и страх за которых доставил мне страшные муки в тюрьме и ссылке, - ослабела вера, а может быть, лишь на время "застыла" от забот и трудностей бытия. Ни я, ни моя жизнь и работа их больше не интересовали, их вполне устраивала обрядность формального христианства. Истинное христианство катастрофически "исчезало" из России и из нашей семьи... "Привыкнув к неподлинности в обращении, пишет И.А.Ильин в книге "Аксиомы религиозного опыта", - примирившись с 'полуправдой' и неправдой, предаваясь множеству разнообразных интересов, люди плетут - то сознательно, то полусознательно - жизненную сеть лжи и обмана...

Замечательно, что именно обывательское полупредательство и повседневная полуправда создают ту атмосферу, в которой утверждается и торжествует циничная ложь; "полуложь" является как бы тем "навозом", на котором растет и вырастает ядовитое растение дьявола. И нет сомнений, что наша эпоха доказала это с полной очевидностью".

"Я ненавижу ложь", - говорил герой арестованного вместе со мной и погибшего в печах КГБ романа "Побег". "Я ненавижу ложь, - говорил Калмыков, - я буду бежать от нее до тех пор, пока не упаду замертво".

Возможно, мой герой был еще не готов к побегу и не смог бы стать новым Дон Кихотом. Как бы то ни было, его жизнь в романе прервалась на том самом месте, когда он решился совершить побег. К Богу. Возможно, и я, подобно Калмыкову, уже давно замышляла побег. Но прежде чем тронуться в путь, я должна была разобраться, права ли я была, размышляя в "Письмах из ссылки" об "исчезнувшем христианстве". Поэтому я отказалась от мысли восстановить украденную КГБ рукопись романа и продолжить ее.

Я должна была понять, было ли "исчезновение христианства" моим тюремным кошмаром, предположением незрелого ума, ужасом безнадежности или мысль, возникшая на допросах и проверенная в камере, после тщательного анализа документов, предъявленных мне, а затем подтвержденная в ссылке многими фактами, была неопровержима.

Я помню очень хорошо тот самый допрос, на котором мне стало ясно, что мои пастыри, те, кому я доверяла как служителям Христа, и мои гонители: следователь, а впоследствии прокурор и судьи - оказались единомышленниками. Они были заодно. Не только против мучеников, убиенных за Христа, они были против тех, кто напоминал о них. Таковые числились врагами. Врагами госбезопасности и деятелей Московской Патриархии. Но речь шла не об отдельных мучениках, подвиг которых надо было доказать начальству Московской Патриархии. Речь шла о мученической Церкви, о той ее части, которая не покорилась сатанинской власти и не пошла в услужение к безбожникам. Это значило, что речь шла о духовной катастрофе России, о ее религиозной трагедии, о необходимости немедленного покаяния в грехе измены.