Романо Гуардини - Человек и его вера

— Простите! Простите все! — проговорил он, откланиваясь на все стороны своим гостям.

Дмитрий Федорович стоял несколько мгновений как пораженный: ему поклон в ноги — что такое? Наконец вдруг вскрикнул: «О Боже!»-и, закрыв руками лицо, бросился вон из комнаты. За ним повалили гурьбой и все гости, от смущения даже не простясь и не откланявшись хозяину».

Позже старец объясняет происшедшее, в ответ на вопрос своего послушника Алеши, следующим образом:

«Показалось мне вчера нечто страшное… словно всю судьбу его выразил вчера его взгляд. Был такой у него один взгляд… так что ужаснулся я в сердце моем мгновенно тому, что уготовляет этот человек для себя. Раз или два в жизни видел я у некоторых такое же выражение лица… как бы изображавшее всю судьбу тех людей, и судьба их, увы, сбылась. Послал я тебя к нему, Алексей, ибо думал, что братский лик твой поможет ему. Но всё от Господа и все судьбы наши. «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Запомни сие».

В предыдущих главах речь шла о той линии, которая ведет от народа через «верующих баб» и обеих Соней к Макару — страннику и к старцу вместе с его братом Маркелом, продолжающим в нем свою жизнь. С каждым разом основная предпосылка получала дальнейшее развитие, оставаясь неизменной в главном: все эти персонажи органически вплетены в общий контекст бытия, хоть связь их с его движущими силами принимала все более причудливый и индивидуальный характер.

Эту же линию представляет и Алеша Карамазов, которым мы сейчас займемся. Правда, в каком-то смысле он выходит за ее пределы, поднимаясь на более высокую ступень, но та же предпосылка сохраняется и здесь.

«Алеша» расшифровывается как уменьшительно- ласкательное имя Алексея Федоровича Карамазова, и не случайно все окружающие, включая неблизких и мало знакомых ему людей, называют его так, хоть он никоим образом не тот человек, сущность которого провоцирует подобную уменьшительную форму обращения. Итак, «Алеша» — не просто ласкательное сокращение имени, а выражение чего-то более глубокого. Общеизвестно, что этот юноша занимает в жизни особую позицию. Он пришелец, чужак — и в то же время связан с другими людьми узами неповторимой, доверительной близости.

«… все этого юношу любили, — говорится о нем, — где бы он ни появился, и это с самых детских даже лет его… дар возбуждать к себе особенную любовь он заключал в себе, так сказать, в самой природе, безыскусственно и непосредственно. То же самое было с ним и в школе, и однако же, казалось бы, он именно был из таких детей, которые возбуждают к себе недоверие товарищей, иногда насмешки, а пожалуй, и ненависть».

Алеша — любимый ученик старца. Он беззаветно предан ему — еще с того времени, когда он, словно по чьему-то зову, явился домой, не окончив гимназического курса, а затем поступил в монастырь, Он признал старца своим наставником и готов был проявлять по отношению к нему абсолютную искренность и полнейшее послушание, чтобы приобщиться к его мудрости и духовной зрелости. Он целиком воспринял образ учителя, а с ним — и таинственное наследие его далекого, но столь духовно близкого брата Маркела, в юном возрасте познавшего благодать умиротворения.

Однако Алеша — не только послушник старца, даже если употреблять это слово в самом буквальном смысле. Он обладает одним качеством, которого нет у его наставника, — масштабностью. Старец сочетает в себе глубину, душевную чистоту, проникновенность, мудрость и необыкновенную живость. Можно сказать, что ему свойственна редкостная завершенность, — не та, печать которой накладывается судьбою (скажем, на Настасью Филипповну), а та, приобретаемая с годами, которая в конце концов выступает на первый план, переводя все существование в иную, высшую плоскость. Ибо «завершенность» есть нечто большее, чем просто последняя степень определенного развития. Благодаря ей личность достигает не только высшей, но и той окончательной ступени, которая для нее возможна и ей назначена. Таким образом, переход к завершенности — шаг не только последний по счету, но и качественно, принципиально новый… Характер старца в его завершенности есть нечто поразительное; но как только рядом с ним появляется Алеша, становится ясно, что ученик заведомо превосходит учителя в масштабности. Что мы имеем в виду, покажет дальнейшее изложение. Это вовсе не значит, что Алеше, в свою очередь, суждено достичь завершенности. Масштабность достигает стадии завершенности в столь редких случаях, что они не характерны даже для сферы необычного. Но тот, в ком она присутствует, всегда превосходит других; при всей своей фрагментарности он несет на себе ее печать.

Уже на первых страницах книги Алеше дается тонкая и глубокая характеристика.

Он не тот человек, которого можно назвать одаренным: звезд с неба он не хватает. Однако его «горячее», «неутолимое» сердце способно на большую любовь. Но, как ни странно, он ни к кому не привязывается бесповоротно, до конца; в сущности, не составляет исключения и его наставник, которому он, казалось бы, так предан…

Он тих, малоразговорчив, часто задумывается и уединяется. Он «редко бывал резв, даже редко весел», но «все, взглянув на него, тотчас видели, что это вовсе не от какой-нибудь в нем угрюмости, что, напротив, он ровен и ясен».

Он излучает свет чистой радости, а о любви его говорится, что она не может выносить ни неопределенности, ни бездействия; она не ограничивается одним горением, а требует решительного и безотлагательного действия.

Некоторые его качества подчеркиваются особо — и они действительно очень важны.

Это прежде всего — бесстрашие: «Между сверстниками он никогда не хотел выставляться. Может, по этому самому он никогда и никого не боялся, а между тем мальчики тотчас поняли, что он вовсе не гордится своим бесстрашием, а смотрит, как будто и не понимает, что он смел и бесстрашен».

У Достоевского бесстрашие служит признаком избранности. Однако формы его различны. Подлинным бесстрашием он наделяет, как мне кажется, помимо Алеши разве что Ставрогина и — в определенной степени — несчастную Марию Лебядкину; князь же Мышкин, напротив, достигает высот храбрости лишь путем преодоления страха. Настоящее бесстрашие означает, что внутреннее ядро человека остается недосягаемым для внушающих страх вещей. Беспредельный холод, обитающий внутри Ставрогина, не допускает таких эмоций как страх (здесь нам невольно вспоминается, что в «Божественной комедии» Данте лёд выступает как символ полнейшей заброшенности). Что же касается Алеши, то присущие ему твердость характера, ясность духа и полнокровие эмоций надежно защищают его от страха.