Эрнест Ренан - Евангелия и второе поколение христианства

Находится ли, по крайней мере, сборник из семи писем вне сомнений? Он далек от этого. Первые сомнения высказала великая школа французской критики в XVII столетии. Сумер, Блондель высказали весьма серьезные возражения по поводу некоторых мест в коллекции семи писем. Даллье в 1666 году опубликовал замечательную диссертацию, в которой он отвергал весь сборник целиком. Несмотря на горячие возражения Пирсона, епископа Честерского, и сопротивление Котелье, большинство независимых умов - Ларок, Банаж, Казимир Узен присоединились к мнению Даллье. Школа, которая в наше время в Германии научно применила критику в истории происхождения христианства, пошла по тем же имеющим двухсотлетнюю древность следам. Неандр и Геслер остановились в сомнении; Христиан Бауер решительно отрицал все, ни одного послания он не помиловал. Этот великий критик не удовольствовался отрицанием, он объяснял. Он считал семь игнатьевских посланий подделкой II-го столетия, произведенной в Риме с целью дать основу все возрастающему с каждым днем авторитету епископата. Швеглер, Гилгенфельд, Воше, Фолкмар и позднее Шолтен, Перлейдерер с небольшим различием. Между тем многие знающие богословы, Ульхорн, Гефеле, Дрессель, продолжали искать в сборнике из семи посланий подлинные места, и даже отстаивать подлинность всего сборника. Одно время казалось, что важное открытие в 1840 году разрешит вопрос в эклектическом смысле и даст орудие в руки тех, которые пытаются произвести трудную операцию отделения в этих малохарактерных текстах истинного от искаженного.

Между сокровищами, приобретенными британским музеем из монастыря в Нитрии, Кюртон нашел три сирийских манускрипта; во всех трех манускриптах заключалось одно и то же собрание игнатьевских посланий, но в значительно более сокращенном виде, чем в обоих греческих сборниках.

В этих манускриптах имелись только три послания, - к эфесянам, к римлянам и к Поликарпу, и все три были короче греческого текста. Совершенно естественно явилась мысль, что, наконец, имеется подлинный текст Игнатия, более древний, чем интерполированные. Фразы, цитируемые Иринеем и Оригеном, как принадлежащие Игнатию, находились в этом сирийском варианте. Надеялись доказать, что подозрительные места там не находились. Бунзен, Ричль, Вейсс, Липсус потратили много энергии, чтобы поддержать эту мысль. Г-н Эвальд хотел навязать ее надменным тоном; но были выдвинуты весьма сильные возражения. Бауэр, Вордсворт, Гефеле, Ульхорн, Меркс взялись доказать, что эта маленькая сирийская коллекция - далеко не первоначальный текст, что она представляет собой обрезанный, сокращенный текст. Правда, не было ясного указания, чем мог руководствоваться человек, сокращавший его. Но, разыскивая все признаки знакомства сирийцев с интересующими нас посланиями, пришли к заключению, что сирийцы не имели более подлинного, чем греческий текст игнатьевских посланий, но что им была известна коллекция из тринадцати посланий, которой и пользовался автор сокращенного текста, найденного Кюртоном.

Петерман много содействовал в этом разобрав армянский перевод разбираемых посланий. Этот перевод был сделан с сирийского; он также содержал тринадцать писем и заключал в себе все их наиболее слабые места. И в настоящее время почти все согласны в том, что к сирийскому тексту можно обращаться только как к варианту деталей в посланиях, приписываемых антиохийскому епископу.

Из вышесказанного видно, что у критиков существуют три различные взгляда на сборник из семи посланий, единственно заслуживающий обсуждения. Одно признают весь сборник апокрифическим, другие признают его почти подлинным [г-н Цан безуспешно поднял этот вопрос. Ignatus von Antiochien, Gotha, 1873]; некоторые стараются различить подлинные части сборника от апокрифических. Второе мнение нам представляется неосновательным. Не утверждая, что вся корреспонденция епископа антиохийского - апокриф, все-таки можно сказать, что стремление доказать подлинность всего сборника не более как безнадежная попытка.

И действительно, если исключить послание к римлянам, полное удивительной энергии, мрачного огня и проникнутое своеобразным характером оригинальности, остальные шесть посланий, кроме двух-трех мест, холодны, без оригинальности и безнадежно монотонны. В них ни одной из тех живых особенностей, которые кладут такую поразительную печать на послания св. Павла и даже на послания св. Иакова и Климента Римского. Это туманные обращения, не имеющие связи с личностями тех, к которым они обращены; и в них все время господствует предвзятая идея об усилении епископской власти и превращения церкви в единую иерархию.

Конечно замечательная эволюция замены коллективного авторитета церкви или синагоги управлением иерея-епископа (два термина, первоначально представляющие одно и то же), и помещение среди иереев и епископов еще епископа вне ранга для наблюдения за другими, началось еще очень рано. Но невероятно, чтобы около 110 или 115 годов это движение ушло так далеко, как мы видим в игнатьевсих посланиях. Для автора этих любопытных писаний епископ - вся церковь; нужно следовать ему во всем, спрашивать его совета обо всем: он представляет в себе одном всю общину. Он - сам Христос [Послание к Еф., 6]. " Там, где епископ, там церковь, также, как где Христос, там кафолическая церковь" [Послание к Смир., 8]. Разделение между церковными духовными чинами не менее характерно. Священники и диаконы не более, как струны лиры в руках епископа; от их гармонии зависит правильность тона церкви. Над отдельными церквями стоит всемирная кафолическая церковь [Послание к Смир., 8]. Все это, конечно, относится к концу II столетия, а не к первым годам его. Нерасположение, которое высказали в этом вопросе наши старинные французские критики, основывалось и происходило из совершенно верного сознания, что произошла последовательная эволюция в христианских догматах.

Ереси, опровергаемые автором игнатьевских посланий с таким ожесточением, также принадлежат к периоду позднейшему, трояновскому. Они все имеют связь с доцетизмом или гностицизмом, подобным валентиновскому. На этом пункте мы менее настаиваем, так как пастырские послания [Г. Пфлейдерер (Der Paulinismus, Leipzig. 1873, стр. 482 и след.) ясно показал связь между посланиями игнатьевскими и посланиями апостольскими, приписываемые апостолу Павлу, особенно в том, что касается опровергаемых заблуждений.] и иоаннические послания опровергаю заблуждения очень сходные; итак, мы предполагаем, что эти писания принадлежать первой половине II века. Между тем, идея правоверности, вне которой одни только заблуждения, развивается с такой силой в интересующих нас писаниях, что они ближе к временам св. Иринея, нежели к временам первоначального христианства.