Николай Пестов - Современная практика православного благочестия. Том 2

Епископ Феофан Затворник писал:

«Сколько можно скрывайте свои дела по жизни духовной, и ни во взоре, ни в разговорах, ни в других отношениях не обнаруживайте их».

Подобная скрытность идет об руку со скромностью, совершенно очевидной добродетелью.

Бывают и еще причины для скрытности у христианина. Это в том случае, когда христианин бывает не в силах победить своей неприязни к какому-либо человеку. Хотя это и будет лицемерием, но нужно и в этом случае проявить к человеку хотя бы внешнее благорасположение. Как говорит св. Иоанн Златоуст: «Если нечисто у тебя сердце, пусть чисты будут хотя бы уста твои».

В ряде случаев христианин бывает вынужден молчать, чтобы не покривить душой и не говорить неправды. Но не всегда бывает удобно молчать. Чтобы выйти из подобных затруднений, нужна большая доля мудрости и рассудительности. Поясним это на следующем примере.

После своего крещения великомученик Пантелеимон пробыл семь дней у старца Ермолая. Когда он пришел домой, отец (бывший тогда язычником) спросил у него, где он был. Святой отвечал: «Был с учителем у Царя во дворце: лечили больного, которого Царь очень любит, и не отходили от него семь дней, пока не возвратили ему здоровье».

Великомученик говорил правду, так как понимал под царем Христа, под учителем — старца Ермолая, а под больным — свою душу. Он говорил иносказательно и своею мудростью сумел не озлобить отца.

Но не всегда такое иносказание может удаться и не все сумеют так сделать.

Про такие случаи авва Дорофей пишет, что «могут быть исключения, когда и случается такое дело, что бывает крайность скрыть мало, а если кто не скроет мало, то дело приносит большое смущение и скорбь». Для такого случая как для крайней нужды авва допускает сказать неправду.

В житиях святых можно найти подобные случаи искажения правды ради благого намерения.

Так, св. Иулиания Лазаревская (память 2 января) обычно отличалась воздержанием в пище и мало ела.

Во время голода Иулиания стала уносить пищу к себе в комнату в большом количестве, а затем тайно раздавать ее голодным.

Свекровь была удивлена переменой в аппетите Иулиании и спросила ее о причине этой перемены.

Святая не сказала правды. Она отвечала свекрови: «Когда я не рождала детей, мне не хотелось так есть; теперь же я от родов обессилела и мне хочется есть не только днем, но и ночью, но я стыжусь просить у тебя пищи на ночь».

Этот ответ святой имел последствием то, что обрадованная свекровь стала присылать ей пищу и на ночное время, что позволило Иулиании усилить помощь голодным.

Назидательным примером служит и следующий рассказ из древнего патерика.

Два старца-пустынника были во вражде между собой. Однажды один из них послал своего послушникак другому старцу с поручением, причем он велел передать тому обидные для того слова.

Дорогою послушник думал: «Не могу я передать старцу того, что сказал мне авва, так как от этого вражда их усилится еще более». Придя к старцу, он сказал: «Авва кланяется тебе в ноги и просит прощения у твоей святости».

С первого момента сердце старца не размягчилось от этих слов и в ответ он велел передать также обидные для аввы послушника слова.

Придя обратно, послушник, однако, опять изменил речь старца и сказал своему авве: «Старец плачет от сожаления о прошлом и просит простить его, как и Христос велит всем прощать».

Слова смирения пали на сердце обоим старцам, и проснувшаяся совесть заставила их идти друг к другу. Встретившись на дороге, они пали друг другу в ноги, искренно прося прощения, и с тех пор жили во взаимной любви.

Описывая необходимость искажения правды в подобных случаях, авва Дорофей, однако, добавляет, что к этому следует прибегать, «как к опасному лекарству, лишь в крайних случаях и очень редко и делать это со страхом и трепетом, показывая Богу и произволение свое, и необходимость, и тогда он будет прощен, но вред он все-таки получает».

О последнем нам надо помнить всегда и к неправде в словах прибегать, действительно, как к крайнему средству и, слушаясь аввы Дорофея, просить Бога о прощении нас за искажение истины ради нашего благого намерения.

Каждый день христианин принимает пищу.

Принятие пищи христианином — это принятие из рук Господа даров, поддерживающих нашу жизнь.

Отсюда к вкушению пищи должно быть благоговейное отношение. Перед чудесным насыщением Господь велел народу возлечь на траву, т. е. приготовиться к принятию пищи. Перед трапезой Он вначале благодарил Бога, а затем уже преломлял хлеб (Ин. 6, 10–11).

Прпп. Варсонофий Великий и Иоанн дают такое указание:

«Хорошо и мирским людям, приступая к пище, благословлять Бога, ибо памятью о Боге освящается пища… употреблению пищи, питья и сна да предшествует благодарение».

Такой же совет дает и о. Иоанн С:

«Не садись за стол с возмущением какой-либо страстью твоего духа, чтобы враг не обратил тебе во вред пищу и питье — в болезнь, а не во здравие: ибо враг через все коварствует и ищет повредить человеку.

Садись всегда за трапезу с миром, благодаря Господа, и пища с питьем будут тебе во благо и во здравие: потому что благословение Божие почиет и на пище, и на тебе самом». Отец Валентин Амфитеатров рекомендовал своим духовным детям «хорошо все перекрестить, что начинаешь кушать, но при народе это делать не надо — мысленно можно перекрестить».

У первых христиан вкушение пищи (так называемые «агапы» — вечери любви) следовало непосредственно за богослужением и совершалось в притворе храма. Агапы не только начинались и кончались молитвословиями, но и сопровождались пением псалмов.

Московский старец о. Алексий М. так заповедывал своим духовным детям:

«Во время обеда представляй Отца Небесного, отверзающего руку Свою, чтобы напитать тебя… и что Иисус обедает с тобою… Во время ужина вспоминай о последней вечере Иисуса Христа, моля Его, чтобы Он сподобил тебя вечери Небесной».

Как известно, в монастырях трапеза соединяется с духовным чтением, чаще всего из житий святых. Здесь прием телесной пищи сопровождается приемом пищи духовной.

По тому, как человек относится к пище и как ее принимает, можно судить о степени духовности христианина. Можно «пищу со благоговением вкушать», можно небрежно «есть», но можно с жадностью ее «жрать».

Обвиняя современную ему атеистическую русскую интеллигенцию, свящ. Павел Флоренский так говорил про ее отношение к пище:

«Ни есть, ни тем более вкушать интеллигент не умеет, не знает даже, что значит "вкушать", что значит священная еда: не "вкушают" дар Божий, ни даже едят пищу, а "лопают" химические вещества.