Сергей Фудель - Путь отцов

Заповедь о любви к человеку принимается святыми как величайшая и безусловная, н допускающая никаких кривотолков. «Авва Иоанн Колов сказал: невозможно выстроить здание, начиная строить с крыши; но должно строить, начиная с основания и подымаясь кверху. Его спросили: что должно разуметь под основанием? Он отвечал: основание — ближний, когда пользуем и приобретаем его, потому что на нем основаны все заповеди Христовы» (От. 352). «Хотящемуся спастись должно помнить и не забывать апостольскую заповедь: друг друга тяготы носите и тако исполните Закон Христов (Гал. VI, 2). Много других заповедей, но не при одной такого добавления нет, то есть: «так исполните закон Христов». Великое значение имеет заповедь эта, и прежде других должно заботиться об исполнении оной» (преп. Амвросий Оптинский АМ–50).

«Брат! Заповедаю тебе: на весах твоего рассуждения да препобеждает постоянно милостыня все прочие виды добра, доколе ты не ощутишь в себе той милостыни, которую имеет Бог к миру. Милосердие да будет для нас зеркалом и да возможем мы увидеть в себе (при посредстве милосердия) подобие и истинный образ совершенства, находящегося в естестве и существе Божием… Жестокое и немилостивое сердце никогда не возможен очиститься. Милосердный человек есть врач души своей: он как бы сильным движением ветра изгоняет омрачение страстей из внутренности своей» (св. Исаак Сирин От. — 343).

«Последуй милостыне. Когда она вселится в тебя, тогда образуется в теле святая красота, которую человек уподобляется Богу» (он же. От. — 341). Это то, о чем поется в стихирах (на Господи воззвах ) Вторника Страстной недели: «раздавай нищим и стяжи друга Господа».

В Патерике рассказывается: «Старцы рассуждали между собою, что каждый из нас должен соединиться духом воедино с ближним своим, с его плотью, со всем человеком, во всем сострадать ему, во всем сорадоваться, все скорбное для ближнего оплакивать, быть в отношении к нему как была бы у него с ближним одна общая плоть, одна общая душа. И Писание свидетельствует, что мы едино тело о Христе; также оно говорит, что у множества веровавших в Господа было одно сердце и одна душа (Деян. IV, 32).

«Если кто и одного (нищего) презрит — повинным делается огню вечному» (преп. Симеон Нов. Бог). «Так как имеющий ближнего своего как самого себя не может дозволить себе иметь что–нибудь больше ближнего, то если кто, имея, не раздает независтно, пока и сам не сделается бедным и не уподобится ближним своим, тот не оказывается точным исполнителем заповеди Владычней» (ДV — 45, 46, 47). (он же).

Самое ценное для характеристики древних подвижников — это то, что предвидя возмущенное возражение на такой явно утопический для возражателей совет, великий авва тут же отвечает на него так, как могут отвечать одни святые: приводит только шесть слов Апостола Павла — любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так (2 Кор. V, 14).

Исполнение заповедей, — пишет св. Максим Исповедник, — есть подражание Господу шаг за шагом» (ДIII — 150).

Когда читаешь Отцов, живших где–то в этой темной дали средневековья, то иногда делается страшно слышать, как они действительно «шаг за шагом» идут по Галилее за Христом. Если подвиг воздержания совершался ими не из расчета получения каких–то духовных наград, а потому что его неизбежно рождала их твердая память о желчи, смешанной с уксусом, которой вкусил Господь наш, Владыка и Бог» — (Лествичник ДII — 514), если в молитву они устремлялись для того, чтобы слиться с дыханием Божиим, то и здесь, в любви к людям, они находили ее в себе именно потому, что их любовь к своему богу открыла для них в человеке его древнее богоподобие. Как на иконе иногда обнажаются первоначальные краски, так и Христос отрыл им в человеке его божественную красоту.

«(Надо) видеть в брате своем — Бога своего» (преп. Симеон Нов. Бог. ДV — 45).

«Блажен инок, который всякого человека почитает как бы богом, после Бога» (преп. Нил Синайский ДII — 222).

«Авва Аполлос говорил своей братии, что должно кланяться в и странным инокам, приходящим в монастырь их. Поклоняясь братьям, мы поклоняемся не человекам, но Богу. Видел ли ты брата твоего? — ты видел Господа Бога твоего» (От. 78_79).

Но если любовь к Богу доказуется и осуществляется в мироотреченности, то без этой мироотреченности невозможна и истинная любовь к человеку: и для этой любви надо сначала забыть о себе и отречься от мира греха в самоочищении. «Не могут приобрести любви к человекам те, которые любят мир сей» (Исаак Сирин ДII — 679).

«Надлежит всему видимому, пишет св. Максим Исповедник, — и даже самому телу (своему) предпочитать любовь ко всякому человеку, которая служит и признаком любви к Богу». «Но кто не отрешится от всякого пристрастия к вещественному, тот не может настоящим образом любить ни Бога, ни ближнего». «Совершенный в любви, — пишет он же, — выше тиранства страстей, и, взирая на одно естество человеческое, на всех равно смотрит и ко всем расположен бывает… не знает разности между своим и чужим, между верным и неверным, между рабом и свободным, даже между мужским полом и женским» (ДIII — 152, 199, 198).

В том и есть весь смысл отречения от мира, чтобы, сбросив с себя «тиранство страстей», устремиться любовью не только к Богу, но и к человеку, или тем самым к человеку.

«Всех заповедей объемнейшая есть любовь к Богу и ближнему, которая рождается по отрешении от всего вещественного и безмолвии помыслов» (св. Марк–подвижник ДI — 561).

«Отрешение от вещественного совершается в борьбе с грехом. А это значит, что истинная любовь к людям, по общему закону христианства, тогда только силою берется и только употребляющие усилие достигают ее (Мф. XI, 12). Любовь есть Царство Божие, путь к которому проложен через самопринуждение. «Дух Святый в самом начале преуспеяния, — говорит блаж. Диадох, — если (человек) горячо возлюбит добродетель Божию, даст душе полным чувством и удостоверительно вкусить сладости Божией, чтобы ум точно и определительно познал, сколь велик плод боголюбивых трудов; но потом надолго скрывает богатство сего животворного дана, чтобы мы, хотя во всех преуспеем добродетелях, думали о себе, что мы ничто, — потому что не видим в себе, чтоб святая любовь обратилась у нас в постоянный нрав. Ибо в ту пору бывает, что бес нелюбия иногда с такой силой налегает на души подвизающихся, что они неприязненно относятся даже к тем, кои любя их, и даже во время приветствия и целования держат это тлетворное действо неприязни. От сего душа сильно скорбит и болезнует, что, тогда как в памяти носит любовь духовную (сознает обязательство любви), не может возиметь ее в чувстве, по причине, как ей кажется, недостаточности совершеннейших трудов. Почему необходимо нам пока нуждением насильственным заставлять себя совершать дела любви, чтобы таким образом достигнуть ее полным чувством» (блаж. Диадох ДIII — 66, 67).