Иннокентий Херсонский - Слово в неделю сыропустную

Такое прямое и сильное указание Господа на Свое Тело, как на брашно, возбудило еще более недоумения в чувственных слушателях, кои думали, что им дано будет в пищу Тело Иисуса Христа в том самом виде, в каком оно было пред ними: пряхуся же между собою жидове, глаголюще: как может сей нам дати плоть свою ясти? Но Господь, несмотря на сие, опять еще сильнее и раздельнее подтвердил сказанное прежде. Аминь, аминь глаголю вам, аще не снесте Плоти Сына Человеческого, ни пиете Крови Его, живота не имате себе. Ядый Мою Плоть, и пияй Мою Кровь, иметь живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день. Плоть бо Моя истинно есть брашно, и Кровь Моя истинно есть пиво. Ядый Мою Плоть, и пияй Мою Кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем. Яко же посла Мя живый Отец, и Аз живу Отца ради: и ядый Мя, и той жив будет Мене ради. Сей есть хлеб сшедый с небесе: не якоже ядоша отцы ваши манну, и умроша: ядый хлеб сей, жив будет во веки (Ин. 6; 53–58). После сих слов нельзя уже было сомневаться в том, что обещается действительное вкушение Тела и Крови Учителя. Но это показалось так странным для многих из самых учеников Господа, что они невольно пристали к иудеям, говоря: жестоко есть слово сие: (и) кто может его послушати (Ин. 6; 60)! Но Господь, несмотря на сие, опять подтвердил истину Своих слов во всей их силе, присовокупив только, что глаголы, кои они слышат от Него, дух… и живот суть; почему и не должно брать их в том плотском виде, в каком брали их соблазнявшиеся ученики (Ин. 6; 63). Даже и после, когда немалое число учеников, не вразумившись объяснением Учителя, соблазнились Его проповедью до того, что идоша вспять, и ктому не хождаху с Ним (Ин. 6; 66), Богочеловек и тогда нисколько не переменил Своей беседы, а только спросил оставшихся двенадцать: еда и вы хощете ити? (Ин. 6; 67). То есть, явно, готов был, так сказать, скорее отпустить от Себя и последних учеников, как ни дороги они были для Него, нежели расставаться с предметом проповеди, не открыть всему миру Божественной пищи — Тела и Крови Своей.

Что должны мы, братие, взять для себя в особенное назидание из сей проповеди Спасителя? То, во-первых, что вкушение Тела и Крови Его не есть что-либо для нас неважное, без чего можно обойтись, а нечто существенно нужное, необходимое для всех нас, такое, без чего нельзя иметь живота вечного. А печальное событие с учениками Спасителя, так сильно соблазнившимися учением Его о Теле и Крови Своей, как о духовном брашне, должно дать знать нам, что, приступая к Божественной трапезе, всего менее должно предаваться собственным мыслям и недоумениям, а следовать прямо за словами и обещанием Господа, как бы они ни казались нам высокими и неудобоисполнимыми. Впрочем, теперь, когда мы видим, в каком виде преподается Тело и Кровь Господа, опасения капернаумских иудеев, думавших, что их будут питать телом и кровью человеческой, в собственном их виде, не могут иметь у нас и места.

Истинные ученики слова животнаго не преткнулись, однако же, и тогда о высоту сего слова, как оно ни было невместительным для многих; Петр, на вопрос Спасителя: Еда и вы хощете ити? решительно отвечал за всех: Господи, к кому идем? глаголы живота вечного имаши (Ин. 6; 68). Что это был не один порыв святого чувства души, не одно мгновенное излияние любви к Учителю, показало самое дело. Ибо когда пришло время Самому Учителю от слова обратиться к делу, то есть, преподать на Тайной вечери самое Тело и самую Кровь, в учениках не обнаружилось тогда ни малейшего недоумения. Памятуя обещание Учителя преподать им сие Божественное брашно, они приняли его со всей верой и любовью, без всякого недоумения, без всяких вопросов.

Это произошло, как известно, на последней вечери пасхальной, в навечерие страданий и смерти Господа. Среди многих знаменательных и трогательных обрядов сей Божественной вечери, Спаситель взял хлеб, благословил его, преломил: но, подавая его ученикам, вместо обыкновенных слов, сказал: приимите, ядите, сие есть тело Мое! (Мф. 26; 26). Больше не было ничего сказано, ибо и не было нужды говорить более; поелику ученики знали уже твердо, что кто не вкусит сего таинственного брашна — не узрит живота. Подобным образом, взяв по вечери чашу и подавая ее ученикам, Господь сказал: приищите… и… пиите от нея еси: сия… есть Кровь Моя, Нового Завета, яже за многия изливаема во оставление грехов! (Мф. 26; 27–28). Ученики, вразумленные в таинство прежде, опять в безмолвии причастились Крови своего Учителя и Господа. Сие творите, — присовокупил Господь, — в Мое воспоминание (Лк. 22; 19), давая через сие знать, что это таинство не на сей только случай, не в знак прощания с учениками, а навсегда, в знак вечного пребывания Его со всеми верующими, до скончания века (Мф. 28; 20).

Можете представить, братие, как драгоценным должно было сделаться повторение сего таинства для учеников Иисусовых, когда они разлучились с Ним, по вознесении Его на небо! — Таинственный хлеб и вино, или, лучше сказать, Тело и Кровь Богочеловека, соделались единственным брашном, коим питались святые души их, укрепляясь на все великое, многотрудное и святое. По вся… дни терпяще, — так говорит книга Деяний апостольских о апостолах и их учениках, — единодушно в церкви, и ломяще по домом хлеб, приимаху пищу в радости и в простоте сердца (Деян. 2; 46). Приходили ли куда на труды апостольские, — первым делом было воспомянуть с верными смерть Господа и приобщиться святой трапезы любви. Отходили ли куда и прощались с чадцами по вере, — последним знаком единодушия было опять воспомянуть смерть Господа, преломить таинственный хлеб и вкусить от чаши завета. Ожидали ли сошествия Святаго Духа, — причащались. Приготовлялись ли на исповедание имени Иисуса пред тиранами, или на мучение и смерть, — причащались. Страдали ли от болезней и искали исцеления, — причащались. Евхаристия была всем для всех. По сему самому, несмотря на важность таинства, священный обряд совершения его долго оставался в первобытной простоте. Молились, каялись во грехах, плакали, и приобщались. Святой Павел соединил с Евхаристией проповедь, потом присоединилось пение различных псалмов и чтение различных мест Священного Писания. Апостол Иаков совокупил все сие в определенный вид литургии; а святой Василий Великий, святитель Златоуст и святой Григорий Двоеслов дали ей, наконец, тот вид, в коем она совершается доныне.

Нужно ли говорить о достоинстве святого труда их? Что-либо лучше нашей литургии увидим, разве когда только будем на небе. Здесь — на святой проскомидии, во время приуготовления Божественных Даров, символически предызображается жизнь и Крестная смерть Сына Божия, подобно тому, как они были предызображены в символах и обрядах Ветхого Завета. Потом, в первой части литургии, при первом выходе из алтаря священнодействующих с Евангелием, Спаситель Сам как бы снова является в мир и исходит на проповедь, которая слышится потом в чтении Апостола и Евангелия. За сим, при втором выходе из алтаря священнодействующих со Святыми Дарами, представляется последнее шествие Господа во Иерусалим на страдание и Крестную смерть, после чего, среди различных молитв, как бы повторяется последняя вечеря Господа с учениками, слышатся самые слова Его, сказанные Апостолам о Теле и Крови Его, и совершается самое таинство Евхаристии через призывание на Святые Дары благодати Пресвятого Духа. В последней части литургии, с новым отверстием Царских врат, как бы видимо отверзается гроб Господень для воскресения, и самое небо — для принятия Воскресшего, что самое чувственно изображается обратным перенесением останка Святых Даров с Престола на жертвенник. Таким образом, кто с полным вниманием присутствует при литургии, тот каждый раз видит перед собой, можно сказать, всю земную жизнь Господа от начала до конца.