Константин Скурат - Великие учителя церкви

По утверждению блаженного Диадоха, "более других страстей волнует и смущает душу" гнев.

По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: "Иногда гнев приносит величайшую пользу" [1, с. 309]. "Когда мы, — продолжает он, — невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены". Таким способом "мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией" [1, с. 309–312]. Блаженный Диадох полагает, что "разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения… Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности ума" [1, с. 318–323]. Чтобы научить нас правильному гневу, Господь наш Иисус Христос дважды вознегодовал духом на смерть и возмутился (Ин. 11, 33–38) [1, с. 315–316].

Таким образом, достижение доброй цели посредством гнева зависит не от существа гнева, а от способа его употребления.

Но тот же гнев при худом способе пользования становится злом, пороком. Хотя о худом употреблении гнева говорится у блаженного Диадоха мало, но можно видеть, что суть этого способа противоположна доброму употреблению гнева. Гнев ко злу не управляется разумом, превращается в "неистовую" страсть, становится противоестественным [1, с. 308, 309].

Врачевством против гнева предлагается любовь к Богу и ближнему. Познавший "любовь Божию" хотя бы и подвергался бесчисленным обидам и претерпевал бы от кого-либо убыток, "не гневается против него, но пребывает как бы прилепленным к душе оскорбившего его и причинившего убыток; воспламеняется же только против тех, которые или идут против бедных, или против Бога, как говорит Писание, глаголют неправду (Пс. 74, 6), или иначе как-либо живут лукаво" [1, с. 478, 481, 482–485]. Особенно примечательно наставление блаженного Диадоха о заочном примирении. Если во гневе оскорбленный нами не желает примириться с нами или же находится в удалении от нас, то мы, имея любовь, обязаны, "в некоем нестесненном излиянии души прилагая образ лица его к нашему расположению в глубине сердца", исполнить "закон любви" [1, с. 493].

С гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть — гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о "воспитательном попущении" и о попущении, бывающем "по отвращению Божию". Последнее позволяет "наполняться" душе "гневом и гордостью" [1, с. 465, 466].

Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость "славолюбивой надменностью" [1, с. 444], обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. "Послушание, — говорит он, — упраздняет прежнюю гордость", а "Адам, отвергший его, поскользнулся в глубокий тартар" [1, с. 128–130].

"Многовещественной" страстью — обнимающей почти вселенную — является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на "уловление" человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию ведет "слово мирской мудрости" — оно "дарует своим последователям любовь к похвалам, будучи выдумкой людей тщеславных" [1, с. 34].

Борьба с тщеславием считается весьма трудной. Предпринимаемый против нее подвиг может стать началом опять-таки тщеславия, только в какой-либо иной форме. Чтобы не позволить появиться тщеславию, а тем более укорениться, надо чаще молиться, петь псалмы, читать Священное Писание, "не пренебрегая и созерцаниями мужей-писателей, коих вера познается из (их) сочинений. Ибо, делая это, мы… не дозволим уму увлечься тщеславием… сделаем у него почти все мысли слезовидными… с тем, чтобы в великом смирении преуспевать ему и в разумении различения" [1, с. 376–378].

Но если христианин и изгнал тщеславие, его могут одолеть не менее гибельные страсти, пороки — уныние, печаль. "Когда душа наша, — размышляет святитель Фотики, — начинает более не желать прелестей земных, то тогда, большей частью, подкрадывается к ней какой-то унылый образ мыслей, ни позволяющий ей охотно служить служению слова (Деян. 6, 4), ни оставляющий в ней желание будущих благ ясным, но даже эту временную жизнь (представляющий) чрезмерно ничтожной, как не имеющей дела, достойного добродетели, унижающий и самое знание, представляя оное или как данное уже и многим другим или как ничего совершенного не обещающее нам" [1, с. 269–275].

А вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: "Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии" [1, с. 398, 399].

Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, "напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр. 6, 7, 8), так и земля сердца", если "будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами" [1, с. 176, 177, 181–183]. При многопитии появляются "образуемые демонами" страстные призраки и во сне и наяву [1, с. 185]. "Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества" и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу [1, с. 188, 189, 192). "Неразумное смешение" пития и яств "весьма поражает богоносную совесть" [1, с. 197–199]. В питии подвижнику подобает подражать Христу Спасителю, принявшему в страданиях уксус, смешанный с желчью. "Не должно подвизающимся против греха пользоваться услаждающими напитками или яствами… ибо острота свойственна подвижникам" [1, с. 203, 204].

Зараженным другой страстью — любостяжанием, или корыстолюбием, — блаженный Диадох советует лечиться покаянием. Одно возвращение ими похищенного должной пользы не принесет. "Хорошо, — пишет он, — переносить насилие покушающихся обижать и молиться за них, дабы они посредством покаяния, а не чрез отдачу похищенного ими у нас, освободились от вины любостяжания. Ибо того желает правда Господня, чтобы мы, не отнимая похищенного, освободили любостяжателя от греха чрез покаяние" [1, с. 348]. А уже отрешающихся от корыстолюбия и познающих путь благочестия святитель призывает: все имеющееся у них тотчас "распродать и вырученными от сего деньгами распоряжаться по заповеди Господа (Мф. 19, 21), а не ослушаться спасительной заповеди, под предлогом постоянного желания совершать заповеди". От сего произойдет "прекрасная беззаботность и не подверженная посягательству бедность, которая мыслит выше всякой неправды и всякого суда", так как отбросится вещество, возжигающее "огонь у любостяжателей" [1, с. 348, 349].