Протоиерей Александр - ХРИСТОС И ЦЕРКОВЬ В НОВОМ ЗАВЕТЕ

Не менее убедительно Христос в Своей проповеди выглядел как пророк, и такое Его восприятие оттесняло на задний план даже то, что к Нему часто обращались как к Равви (см. выше). Пророческие пафос и манера служения Иисуса не вызывали удивления, так как в этом не было чего-то совершенно нового и нетрадиционного. Напротив, кажется, это даже соответствовало всеобщим ожиданиям:

Это истинно Тот Пророк, Которому должно придти в мир (Ин. 6, 14).

В Нем именно «узнавали» пророка, стараясь определить, к кому из известных пророков Он ближе. На вопрос «За кого люди почитают Меня?», Петр ответил Иисусу:

Одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков (Мф. 16, 14).

В конечном итоге Иисус был обвинен и казнен как «лжепророк» [192](ср. Мф. 26, 68 и пар.), а ученики затем сожалели о Нем как о пророке (см. Лк. 24, 19).

Пророк был узнаваем в Иисусе именно в библейском смысле слова. Такими были ветхозаветные пророки — не прорицатели-экстатики или шаманы, чей нерациональный бред выдавался за голос божества, а сознательные и внутренне дисциплинированные (что не исключало пламенной эмоциональности и подчас скандальной неожиданности проповеднических средств) провозвестники воли Бога о настоящем нравственном и духовном состоянии народа. Покаяться и принять возможность войти в Царство Божие — вот главный призыв, кроющийся как за притчами или обличениями Христа, так и за теми предсказаниями о разрушении Иерусалима и о скором конце, которые логичнее всего квалифицировать как пророчества.

Пророческие черты проявлялись не только в содержании проповеди Иисуса. Но и в речевой стилистике, и внешне, в Его поведении и манере проповедовать. Так, если слово «Дух», относящееся к специфическому пророческому лексикону, Иисус употребляет сравнительно нечасто, то это компенсируется всевозможными образами, имеющими в виду безусловно именно Духа (например, «живая вода» в Ин. 7, 38; «перст Божий» в Лк. 11, 20, ср. Мф. 12, 28). Поэтические приемы, ритмика речи — во всем этом Иисус следовал примеру ветхозаветных пророков [193].

Если задаться целью проводить какие-то конкретные ветхозаветные параллели, то пророческий образ Христа напоминал прежде всего величайшего пророка Ветхого Завета Моисея, давшего Закон Израилю. Когда Иисус давал новые заповеди или когда Он говорил: «Отойдите от Меня, делающие беззаконие, Я никогда не знал вас!» (Мф. 7, 34), Он вел Себя как Моисей, принесший с Синая скрижали Завета и разбивший их в гневном порыве, узнав об отступничестве народа. Неслучайно Церковь с готовностью признала в Иисусе нового Моисея — подчас сознательно, как это сделал евангелист Матфей, облекая евангельскую историю в форму истории нового Исхода и дарования нового Закона (ср. Нагорная , то есть данная с горы, как с Синая, проповедь) под водительством нового Пророка-Законодателя (см. § 43. 2).

Да и Сам Иисус, когда начинал Свою общественную проповедь, представил Себя в качестве пророка. Согласно Лк., Христос начал с того, что применил к Себе слова пророческого призвания из Книги пророка Исайи:

18Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, 19проповедывать лето Господне благоприятное (Лк. 4, 18-19; ср. Ис. 61, 1-2).

Но, возможно, более всего служение Иисуса как пророка (уже с точки зрения не столько содержания проповеди, сколько внешних обстоятельств и личностных черт) сближается со служением Иеремии, имя которого значится среди тех, за кого люди почитали Иисуса (см. выше; Мф. 16, 14).

Великого пророка и великого страдальца Иеремию еще за шесть веков до Пришествия Христова снедала «ревность по доме» Божием (ср. Ин. 2, 17), когда он пришел в Иерусалимский храм, чтобы обличить тогдашних иудеев:

Не соделался ли вертепом разбойников в глазах ваших дом сей, над которым наречено имя Мое? (Иер. 7, 11; ср. Мф. 21, 13 и пар.).

Иисус полностью повторял действия Иеремии в храме. Им двигали те же мотивы, когда Он приходил туда — судя по всему, не раз [194] —чтобы выгнать «всех продающих и покупающих в храме» (Мф. 21, 12-17 и пар.). Кстати, сам факт такого близкого соответствия через века говорит не только о преемственности духа библейского пророчества в служении Иисуса и не только о соответствии Иеремии духу Христовой новозаветной проповеди задолго до Пришествия Христа. Но и о том, что народ Божий в его храмовом поведении во все времена своей истории постоянно нуждается в гневном пророческом отрезвляющем вмешательстве — идет ли речь о ветхозаветном Израиле или же о новозаветной Церкви (сегодня).

Служение Иеремии было непрерывной цепью непонимания и неприятия со стороны его соплеменников, например, родственников в его родных местах (Иер. 11,21; 12,6). Так было и с Иисусом, Который скажет о Себе как о чем-то давно и хорошо знакомом и проверенном:

Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем (Мф. 13,57 и пар.).

Неудивительно, что богослужебное воспоминание о последних часах жизни Иисуса Христа, когда Он говорил: «душа Моя скорбит смертельно» (Мф. 26, 38), в Православной Церкви включает в себя чтения из Книги пророка Иеремии. Так, служба Великого Четверга содержит паремию Иер. 11, 18–12, 5. 9-11. 14-15 — одну из многочисленных молитв-жалоб Иеремии о невыносимых тяготах его пророческой миссии.

Все это позволяет узнать в Иисусе внутренний и внешний облик библейского пророка, сочетавший и величественную, огненную, несгибаемую силу, и готовность принять отвержение и даже смерть от своего же собственного народа. К последнему Он был внутренне готов, хорошо зная такую сторону пророческого служения среди народа Божия. Сколько грустной иронии сокрыто в Его словах:

Не бывает, чтобы пророк погиб вне Иерусалима (Лк. 13, 33)!

Ко временам Иисуса Христа в Израиле считалось, что эпоха пророчеств осталась в прошлом: Дух молчит (ср. Деян. 19, 2) и будет молчать до тех пор, пока не наступит конец истории. Поэтому излияние Духа на Иисуса в момент Его крещения на Иордане, когда «отверзлись небеса», а также Его поведение как пророка должно было восприниматься (или оспариваться в случае неверия) как указание на то, что эра Духа, эсхатологическая эра спасения уже наступила [195].

Однако наименование пророка, хотя и кажется столь очевидным в отношении личности и служения Иисуса, отнюдь не является исчерпывающей и даже главной Его характеристикой. Более того, титулование Иисуса пророком, так же как и учителем, было затем, по Его Воскресении, навсегда оттеснено на второй план. Ведь и учитель, и пророк — это «всего лишь» человек, тогда как гораздо важнее говорить об Иисусе, имея в виду Его божественное или во всяком случае некое исключительное, например, мессианское, достоинство.