Грэм Грин - Путешествия без карты

До Ле–Ке по Главной южной магистрали было меньше ста восьмидесяти километров, но добирался я туда, как меня и предупреждали, больше восьми часов, потому что через полчаса после выезда из столицы дорога практически кончилась. От страха перед предстоящим путешествием я почти не спал накануне ночью. Добродушный шофер, который должен был вести машину, не внушал мне доверия, он наверняка был осведомителем тонтонов, и я не сомневался, что инсценировать на искореженной дороге правдоподобный несчастный случай или, еще лучше, правдоподобное убийство ничего не стоит — его свалили бы на горстку партизан, действовавших на юге. Папа Док не опасался скандала — туристов, которых можно было им отпугнуть, в стране не было.

Я думаю, что в те недели страх глубоко проник в мое подсознание. Гаити и впрямь была страшным сном газетных заголовков, поэтому, когда настало время моего отъезда и я ждал в аэропорту самолета «Дельты», у меня екнуло сердце оттого, что в руку мне вложили письмо (адресованное бывшему кандидату в президенты, который скрывался в Санто–Доминго). А вдруг меня в последнюю минуту «подлавливал» agent provocateur? Неудивительно, что еще много лет потом я видел Порто–Пренс во сне: я приезжал туда инкогнито и боялся, что меня выследят.

Если бы я знал, как ко мне относится президент, то окончательно уверился бы в том, что боюсь не напрасно. Я очень доволен, что «Комедианты» задели его за живое. Он лично обругал роман в интервью «Le Matin», газете Порт–о-Пренса, которая принадлежала ему, — это единственная рецензия, полученная мною от главы государства: «Le livre n'est pas bien ecrit. Comme l'oeuvre d'un ecrivain et un journaliste, le livre n'a aucune valeur» 1.

Возможно ли, что я тревожил его сон, как он тревожил мой? Через пять долгих лет после моей поездки министерство иностранных дел Гаити выпустило на совесть сработанную, элегантно иллюстрированную брошюру на глянцевой бумаге. В ней рассказывалось обо мне. Это было целое исследование с многочисленными цитатами из предисловий, которые я написал к французским изданиям своих книг. Напечатанная на французском и английском языках и озаглавленная «Окончательное разоблачение — Грэм Грин demasqueu» 2, она представляла собой весьма пристрастное изображение моей литературной карьеры. Через посольства Гаити в Европе этот недешево стоящий труд начал поступать в прессу, но поступления мгновенно прекратились, как только президент узнал, что они вызывают не ту реакцию, на которую он рассчитывал. «Лжец, cretin, стукач… психопат, садист, извращенец… законченный невежда… лгун, каких мало… позор благородной и гордой Англии… шпион… наркоман… мучитель». (Последний эпитет меня всегда немного озадачивал.)

Я горжусь тем, что у меня были на Гаити друзья, храбро сражавшиеся против доктора Дювалье в горах, но писатель не так беспомощен, как ему обычно кажется, и перо может поразить цель не хуже серебряной пули.

1 Книга написана плохо. Как произведение писателя и журналиста, она не имеет никакой ценности ( фр. ) .

2Без маски (фр.).

Глава 9

4

Следующим романом, «Почетный консул», который я писал в 1970–1973 годах, я обязан своему подсознанию. Мне приснился американский посол — любимец женщин и хороший теннисист, с которым я познакомился в баре, — но во сне не было ни похищения одного человека вместо другого, ни партизан — ничего, что связывало бы его с «Почетным консулом», кроме того, что сон этот несколько месяцев не шел у меня из головы, а за это время Чарли Фортнум и доктор Плар окружили и тихо прикончили ненужного посла.

Оставалось выбрать место действия. Об Уругвае я не знал ничего, но тупамарос работали слишком профессионально, чтобы вместо американского посла похитить бесполезного почетного консула–англичанина. С Парагваем дело обстояло иначе. Конечно, при стреснеровском гнете серьезного партизанского движения не было, но мне казалось, что, если бы неподалеку от парагвайской границы, в Аргентине, действовала маленькая группа неопытных людей, она могла бы совершить ошибку, необходимую для моего романа. Кстати, я оказался прав насчет тупамарос, которые примерно в то же время, когда я заканчивал роман, чрезвычайно ловко похитили британского посла в Монтевидео. В его истории, которую он позднее изложил на бумаге, были интересные параллели с моей. Он считал даже, что среди его похитителей был священник.

Город я выбрал легко. В свое время, по неизвестной мне причине, Корриентес подействовал на мое воображение, как первый укол наркотика. Не зря, наверное, в этом гордом, маленьком городе, основанном задолго до Буэнос–Айреса конкистадорами, пришедшими с севера, бытует поверье, что каждый, кто однажды увидит его, непременно вернется. Пароход, на котором я плыл в Асунсьон, стоял там всего полчаса — несколько фонарей на набережной, одинокий часовой у склада, крошечный парк с чем‑то, напоминающим классический храм, и неспешное течение мощной реки вот все, на что я возлагал свои надежды.

Когда по дороге на север я остановился в Буэнос–Айресе, то столкнулся с серьезной проблемой. Моей истории был необходим публичный дом, где почетный консул Чарли Фортнум встречается с девушкой, на которой женится, но когда я начал задавать вопросы, мне напомнили, что в Аргентине давно нет легальных публичных домов, а есть только нелегальные, для богатых. Обыкновенного же публичного дома, который требовался мне, невозможно было найти во всей Аргентине — так уверял меня один человек, приятель приятеля, а по нему было видно, что он знаток сексуальных проблем. Я позаимствовал у него внешность для одного из второстепенных персонажей, Густава Эскобара: «Его кирпично–красное, как латерит, лицо было похоже на просеку в лесу, а нос вздымался, будто вставший на дыбы конь конкистадора» 1, но ничем больше он моей истории помочь не смог, потому что все сведения, которыми он располагал, ограничивались публичным домом на границе с Уругваем, в четырехстах километрах от Корриентеса.

1 Пер. Е. Голышевой и Б. Изакова.

Тем не менее публичный дом оказался самой легкой проблемой, которую я решил намного быстрее других. Корриентес, очень независимый штат со своим воинским гарнизоном, придерживался своих законов: не прошло и двух суток после моего приезда в город, как я получил возможность описать гостеприимное заведение сеньоры Санчес с его маленьким патио, где Фортнум нашел себе жену, а романист Сааведра персонаж.

Более серьезная проблема возникла в первое утро, когда я, лежа в постели, просматривал местную газету «El Litoral» и в разделе «Главные события» прочитал то, что, собственно, и было историей, которую я приехал сюда писать: в городе неподалеку от Корриентеса похитили парагвайского консула, ошибочно принятого за парагвайского посла, и генералу Стреснеру, который, отдыхая от дел, ловил рыбу на юге Аргентины, было направлено требование об освобождении политических заключенных.