Адин Штайнзальц - Простые слова

Будучи вполне самодостаточной, религия Голливуда по сути своей не революционна, скорее наоборот. Она не старается изменить существующие нормы и уж точно не насаждает новые, но лишь отражает существующие тенденции, усиливая их. Когда актеры и герои фильмов ведут себя так, как несколько лет назад нельзя было даже представить, то подобное поведение — результат эволюции общественных моральных норм. Голливуд поддерживает статус-кво, провозглашает его идеалом мечты американского обывателя и таким образом сводит на нет возможность перемен.

Практически каждое революционное движение последнего времени несло и несет в себе некое мессианское видение преобразований, которые оно намерено привнести в мир, чтобы сделать его лучше. Поистине революционные взгляды непременно дол-жны включать в себя понятие борьбы, в ходе которой преодолеваются трудноразрешимые проблемы и облегчаются тяжкие страдания. Все это не те темы, с которыми хотел бы иметь дело Голливуд, не производящий революционные фильмы и не отображающий подлинные бедствия человечества. Иногда на экране проскальзывают страдания, но настоящие трагедии и истинно революционные события остаются за кадром. ( Даже воистину революционные темы в Голливуде звучат приглушенно. К примеру, в фильме Сесиля Б. де Милля «Десять заповедей» Моисей и даже Сам Всевышний представлены на слащавый голливудский манер ).

Голливудская мечта нужна зрителям кинотеатров и тем, кто сидит дома у экрана телевизора, предаваясь мечтам. Религия Голливуда с успехом проникает в жизнь и настолько сильно влияет на массовую культуру, что практически каждый хотя бы немножко верит в чудеса (однако и этой полуверы вполне достаточно, ведь основная идея так убедительна и трогательна).

Все это делает религию Голливуда достаточно сильной, чтобы постепенно разрушать, а потом и полностью уничтожить другие религиозные верования и культы. Так, похоже на то, что Голливуд сыграл более значительную роль в крахе коммунистических режимов, чем вся военная машина Соединенных Штатов. Голливудская мечта проникала сквозь щели в «железном занавесе», но этому факту не придавали особого значения — и зря: она создала новое сознание, в котором мечты о всеобщем равенстве и братстве сменились характерными для посредственности грезами о комфорте и материальном эквиваленте счастья.

Не исключено, что и религия Голливуда умрет, подобно многим другим, и сам он, конечно, может уменьшиться в размерах или переехать на другое место, — но это не значит, что его идеи исчезнут. Сейчас Голливуд крепко стоит на ногах и, пустив глубокие корни в реальной жизни, снабжает мир грезами наяву.

С давних времен актеры пользуются театральными масками, комическими либо трагическими, однако и все те, кто составляет публику, носят в своей повседневной жизни самые различные маски — символы тех ролей, которые они играют в пьесе жизни. Роли могут меняться — сегодня одна, завтра другая, — но маска будет на лице всегда. Человек никогда не снимает ее.

Наши маски меняются с возрастом. Став взрослыми, мы надеваем на работу маску профессионала; придя домой — родителя или супруга. Некоторые маски подразумевают полную смену костюма. Собственно говоря, почти весь гардероб человека — это и есть его маска, необходимая для исполнения определенной роли: «я — соблазнительная молодая девушка»; «я — деловой человек»; «я собираюсь в деловую поездку, на охоту, на прогулку…» В каждом случае я наряжаюсь соответственно обстоятельствам. Внешний вид говорит о том, какую роль я играю в данный момент. Солдат, полицейский, служащий корпорации и дворник, подметающий улицу, — все одеваются для исполнения своих ролей.

Мы меняем маски не только в зависимости от ситуации и образа действия, но и при общении с разными людьми. У каждого человека множество масок, и он способен менять их с удивительной скоростью. Каждый раз при сознательной или бессознательной смене ролей мы меняем и их символы — маски. Общаясь с одним человеком, я играю одну роль и надеваю ту маску, которая для этого требуется, с другим — роль и маска для нее иные. У кого-то такие перемены не вызывают затруднений. Возможно, вам доводилось встречать людей — на вечеринках, например, — умеющих менять маски с молниеносной быстротой. Наблюдать за человеком, умеющим вращаться в обществе, когда он переходит от одной группы к другой, все равно что наблюдать за великим актером, мгновенно входящим в новый образ. Иногда разница между масками почти не заметна, иногда различия настолько резки, что бросаются в глаза. Сменив маску, один и тот же человек внезапно предстает перед вами в новом образе: серьезного работника, шутника, влюбленного, циника или энтузиаста.

Некоторые маски мы надеваем сознательно: среди мало интересных нам людей улыбаемся, смеемся глупым анекдотам и притворяемся, что внимательно слушаем, когда наши мысли витают далеко; на похоронах делаем грустное лицо. Иногда, конечно же, маска отражает истинные, спонтанные переживания: мы можем смеяться от счастья и плакать, потому что у нас горе, — но даже в этом случае наши жесты и мимика, соответствующие моменту, не являются врожденными, а приобретаются в очень раннем возрасте путем подражания. Даже некоторые самые элементарные формы самовыражения — например, кивок в знак согласия — не универсальны, а приняты лишь в том или ином этносе. Коллекции масок у большинства людей просто поражают своим богатством: их тысячи!

Привычка носить маску дается нам с рождения. С самого раннего детства, задолго до того, как ребенок произносит первое слово, он учится кричать не от боли, а чтобы привлечь внимание родителей, улыбается, чтобы снискать чье-либо расположение, и вообще разыгрывает спектакли. Нас с детства приучают вежливо говорить с посторонними людьми, потому что это — часть человеческих отношений. Общественное давление заставляет нас держаться в рамках приличий. Мы не вправе ударить того, кто нам не нравится, но не можем позволить себе и изъявления любви к каждому, кто нам симпатичен, — опять-таки из-за светских условностей. Порой мы надеваем комическую или трагическую маску, маску скуки или безразличия, уверенности в себе или насмешки — все это маски, принятые в обществе.

Мы привыкли вести себя при общении друг с другом так, будто разыгрываем пьесу, зная свои роли назубок, при этом наши манеры служат нам такой же маскировкой, как и одежда. «Извините, пожалуйста», «Как поживаете?», «Желаю приятно провести время» — все эти слова — лишь навязанная нам окружением маска вежливости. Точно рассчитанный формальный поклон является непременным атрибутом социального поведения у японцев, тогда как в какой-нибудь другой национальной среде ту же роль выполняет похлопывание по спине.