Адин Штайнзальц - Взгляд

В большинстве еврейских источников, несмотря на все различия между ними, мы найдем лишь негативное определение понятия грех. Зло всегда только изнанка добра. Пустота и бесплодность зла очевидны, злое деяние воспринимается как напрасная растрата сил. Зло хаотично, суетно и бесперспективно.

Долг человека — не только самому идти путями праведности, но и помогать другим встать на них, причем речь идет даже не о моральной ответственности за это, а о юридической. Общество тоже обязано следить за поведением своих членов, пресекая зло и поощряя добро. Ведь грешник — угроза благополучию всего народа, более того: самому существованию мира. И, несмотря на все это, грех не представляет никакого интереса для изучения. Поэтому, например, мудрецы, исследовавшие положительные душевные свойства, ничего не говорят об отрицательных. Последние получают какое-то освещение лишь как частность, когда речь идет о соблюдении заповедей, но не более того. Конечно, мудрецы определяют такие понятия, как зависть, тщеславие, лень, гордыня. Однако все душевные наклонности существуют объективно, и их квалификация в качестве добрых или злых зависит исключительно от того, как они проявляются в окружающем мире в каждом конкретном случае. Поэтому нравственную оценку тому или иному человеческому качеству можно дать только тогда, когда уже известно, к каким последствиям привело его раскрытие в поступке. Например, в Танахе мы встречаем рассказы о поступках, обычно имеющих отрицательную коннотацию, в таком контексте, где они предстают положительными, и наоборот. Поэтому в моралистической литературе внимание сосредоточено на теоретическом аспекте правильного пути, на убеждении людей и разъяснении им того, как следует творить добро и каким образом человек восходит по ступеням праведности или милосердия.

В то же время там почти не освещена тема греха. Из еврейских источников мы мало что узнаем о психологии и мотивации грешника. Правда, некоторые темные стороны человеческой натуры находят объяснение в общем пессимистическом взгляде на человеческую природу. О том, что зло в сердце человека — с юности его…, говорится уже в первой книге Пятикнижия — Брейшит (8:21), и с тех пор мало что изменилось. Но поскольку зло не обладает автономным существованием, его живучесть невозможно объяснить некой врожденной склонностью человека к извращению своего естества. Аномалия питается самыми разными причинами, но проистекают они не из объективного природного зла, а из субъективной человеческой слабости. Борьба тела и духа, к которой часто стараются свести объяснение внутреннего конфликта, вовсе не есть борьба добра и зла. В этой борьбе сиюминутные желания и стремления, требующие немедленного удовлетворения, сталкиваются с более разумным и полным видением мира, в котором главную роль играют интересы будущего. Иными словами, сиюминутное борется с вечным или удовольствие — с целесообразностью. Грех можно рассматривать как помрачение разума, заставляющее человека забыть о своем долге, о своих истинных интересах ради минутного увлечения. Об этом сказано: Не согрешит человек, пока не обуяла его глупость. А глупость чревата ошибкой или добровольным заблуждением, приводящим к греху. Злой умысел и даже открытое неповиновение проистекают из-за ошибки, неправильной оценки происходящего.

Такое понимание греха не ведет к всепрощенчеству, но позволяет по-новому понять смысл наказания, постигающего грешника, независимо от того, исходит оно от Б-га или от общества. Небесная кара — не месть. С определенной точки зрения ее можно рассматривать как естественное следствие извращения или ошибки. Протест против законов, управляющих мирозданием, стремление исказить их вредят лишь самому безумцу, затеявшему безнадежную борьбу. Столь же бесплодна и попытка не считаться с заповедями. Наказание, налагаемое обществом, призвано исправитьдопущенное грешником искажение, и неважно, идет ли речь об исправлении мира, которому согрешивший нанес ущерб, или об исправлении его собственной души. Таким образом, пафос морального служения состоит не столько в актуализации свободы выбора, когда перед лицом зла человек избирает добро, сколько в углублении самосознания, ибо чем осознаннее наше поведение, тем труднее греху сбить нас с пути. Истинный обличитель пороков (подобно пророку в первоначальном понимании этой миссии) — тот, чьи глаза открыты, чье духовное зрение проникает глубже, чем у других людей. Он призван помочь им увидеть то, что открыто ему, и, воспитывая, пробуждать в людях более глубокое и полное осознание происходящего, осознание своих поступков и их последствий.

Все мы знаем о том, что рано или поздно умрем; каждому доводилось терять близких. Смерть пугает нас: во-первых, из того мира, куда мы уходим, нет возврата, мы точно знаем, что это — дорога с односторонним движением; во-вторых, мы страшимся всего, что неподвластно нашему сознанию, что окружено ореолом тайны. От этого страха не спасают даже обещания благ, которые ждут нас там.

В Пиркей-авот написано:…рожденным предстоит умереть… (4:29). Это означает, что вся наша жизнь — это процесс приближения к смерти, и с определенного возраста мы начинаем это осознавать. Примириться с печальным для нас фактом каждому помогает вера в то, что, несмотря на неизбежность физической смерти, гибель не тотальна и его существование в той или иной форме продлится.

Есть в наших душах какие-то механизмы, помогающие нам пережить смерть родителей. Но ничто не может помочь нам примириться с тем, что молодые люди покидают этот мир раньше стариков. К несчастью, это происходит слишком часто.

День поминовения — годовщину смерти — отмечали особыми ритуалами прежде всего ашкеназские евреи, затем эти обычаи переняли и другие общины. Некоторые из принятых ныне традиций дня поминовения описаны в Талмуде, в трактате Недарим (Обеты). В те времена в этот день постились в знак сочувствия душе умершего, которая проходит на первых порах мучительные испытания; в наши дни такой обычай практически исчез. Сегодня хасиды отмечают годовщину со дня смерти человека застольем, поводом для чего является тикун — очередная стадия очищения его души. У сефардов принято устраивать трапезы и в годовщину смерти, и на тридцатый день после нее и читать во время застолья отрывки из книги Зоѓар.

Как мы видим, день поминовения изменил свой характер, перестав быть днем скорби. Но нет ли в этом пренебрежения к памяти о покойном? Для ответа на этот вопрос необходимо понять, почему такое изменение произошло.

Как сказал раби из Коцка по поводу слов внимающий гимнам из благословения Иштабах (Да будет восхваляемо) в утренней молитве, для Всевышнего важно, что остается в душе человека после молитвы. О чем, к примеру, думает еврей после заключительной молитвы в Йом-Кипур: о предстоящей трапезе или о том, каким будет его следующий день?