Адин Штайнзальц - Социология невежества

Мы уже останавливались на том, что разница между знанием, достойным свободного человека, и знанием, обладать которым свободному человеку не пристало, превратилась в разницу между знанием теоретическим, которое требует лишь умственных усилий и является поприщем свободных людей, и техническими ремеслами. Верно то, что христианство, добившись господства над западным миром, навело мосты между теоретическими и практическими знаниями, ибо по христианским понятиям, хотя и в меньшей степени, чем по иудейским, ремесло не унижает того, кто им занят, скорее даже наоборот. Христианский идеал, и в частности идеал монашества, — это идеал труда; умственные занятия тоже считаются одним из видов труда, чем-то сродни рукоделию.

Тем не менее даже в средние века все еще оставался разрыв между теоретическим и практическим. Иллюстрацией служит то, что в средние века(а кое-где такое положение сохранилось до наших дней) врачи подразделялись на две категории: университетские медики, которые занимались лишь диагностикой и лечебной теорией, и практикующие лекаря, которые делали операции и оказывали пациентам конкретную медицинскую помощь. Университетский медик все еще избегал прикасаться к пациенту, и, когда возникала необходимость в операции, больной отсылался к хирургу. В Англии и в наши дни существует разница между врачом, именуемым доктором, и врачом, называемым сорджен (surgeon), который не удостоился академических степеней, поскольку свою медицинскую деятельность начинал, занимаясь черной работой, и не сумел достичь образовательного уровня врача, изучавшего медицинскую теорию в университете.

В этой связи понятно, откуда берется презрение, которое те, кого принято называть культурными людьми, испытывают к абсолютному большинству естествоиспытателей, ибо естественные науки с 17 века развиваются как науки экспериментальные, а культурный человек избегает практической деятельности, и знания его носят сугубо умозрительный характер. Напряжение или разрыв между теорией и практикой дают о себе знать и в современном обществе.

Тем не менее следует добавить, что 17 столетие дало Западу новый идеал знания. Знать что-то — это значит знать, как это делается, как воспроизводится это в лаборатории, и наоборот — как осуществляется теоретическая реконструкция сделанного. Так, например, интегральной частью астрономии или астрофизики наших дней является теория происхождения вселенной, потому что зная, как возник мир, можно понять его сущность и законы его существования. Знание, проистекающее из практики — это новый идеал эксперимента и теории, возникший в 17 веке. Этот идеал, разрушивший перегородку между теорией и практикой, является по сути дела идеалом такого знания, которое в средние века считалось привилегией одного лишь Бога. Бог знал, потому что создал или способен был создать, а мы, жалкие смертные, способны что-либо познать, лишь размышляя. Итак, в 17 столетии появился новый идеал практического знания, который существует и ныне и с помощью которого мы, говоря образно, надеемся разгадать загадку жизни, научившись воспроизводить жизнь в лаборатории. Этот новый идеал знания в конце концов преодолел разрыв между теоретическим и практическим знанием, но он же несет ответственность за профессионализацию весьма специфических отраслей знания. На счет этого идеала, помимо того что он оказался фактором, приведшим к некоторым социальным изменениям, о которых мы упоминали, таким, например, как исчезновение буржуазии в качестве отдельного класса, следует отнести разрушение понятия чисто теоретической культуры. Тем не менее даже в наши дни в отдельных отраслях знания все еще существует разделение между теоретической и практической частями. И это относится не только к экспериментальным естественным наукам, но и к такой специальности, как математика. Все еще имеются математики, внимание которых сосредоточено исключительно на проблемах чистой математической науки. Еще в начале века некоторые ученые утверждали, что между чистой и прикладной математикой существует пропасть, а на одном из математических конгрессов один известный математик заявил, что между теоретиками и прикладниками не может быть никакого диалога, и причина этому та, что они являются специалистами двух совершенно разных наук, не имеющих точек соприкосновения.

Из предыдущей главы мы узнали, что в древности и в средние века невежество ассоциировалось именно с практикой, практическими знаниями. Практическая деятельность рассматривалась как нечто недостойное свободного человека, и в определенном смысле как то, чего такой человек знать не должен. Ибо знание было чисто интеллектуальным знанием, лишенным какой бы то ни было связи с практикой. Мы говорили, что начиная с 17 века ситуация изменилась на диаметрально противоположную; знание превратилось в то, что получено из практики, а невежество стало рассматриваться как недостаток практики — в прямом или в переносном значении этого слова. Поэтому в новое время, начиная с эпохи Просвещения и до наших дней, и именно в нашем обществе, оправдания, которые стали находить для невежества, совершенно отличаются от тех, что существовали прежде. Этим оправданиям, а также тем формам, которые в нашем обществе получает как профессиональная, таки общая легитимация невежества, мы собираемся уделить внимание.

Наиболее важное, а может быть и основное оправдание невежества основывается в наши дни на справедливом утверждении, что количество знаний увеличилось настолько, что человек просто не в состоянии знать все обо всем. Образ всестороннего мудреца, сведущего во всех профессиях и во всех науках и при этом являющегося специалистом в каждой из них, уже неактуален и не может быть актуальным в наши дни. И поэтому человек обязан не только определить для себя ту сферу, в которой он будет специализироваться, то есть те знания, которые он заинтересован получить, но и те области знания, в которых он обязан быть несведущим.

Шерлок Холмс игнорировал многие области знания и даже не знал того, что Земля обращается вокруг Солнца, потому что эта подробность не входила в сферу его профессиональных интересов. В известном смысле подобного рода феномен существует и ныне, когда многие достойные уважения люди не просто специализируются в каких-то отраслях знаний, но становятся узкими специалистами внутри своей профессии, поскольку это диктуется все увеличивающимся объемом знаний. У такого рода специализации имеется дополнительный смысл; человек, который специализируется не в своей общей специальности, например в математике, философии или химии, а ограничивается изучением какого-нибудь подраздела этой специальности или даже ограниченной части этого подраздела, и не желающий ничего знать о том, что происходит за пределами этой сферы, делает это не потому, что общие знания бесполезны для него или безразличны ему, а потому, что обладание чрезмерными знаниями даже в своей отрасли, не говоря уже о других областях, изобличает в нем дилетанта, человека несерьезного. Серьезный человек должен иметь исчерпывающие знания по какой-то узкой теме, и предпочтительно, чтобы он не знал ничего, что имеет отношение к любым другим темам.