Адин Штайнзальц - Социология невежества

Точно так же практикуется намеренное невежество в тех случаях, когда требуется, чтобы свидетель ничего не знал о показаниях других свидетелей; очевидно, что здесь мы имеем дело с сознательным сокрытием информации, хотя сокрытие это носит лишь методологический характер, облегчая выяснение обстоятельств дела. В более широком смысле такое сохранение тайны является техническим приемом некоторых жанров литературы и театра, в той мере, в какой знание читателем или зрителем сюжетной развязки наносит ущерб эстетическому восприятию художественного произведения. Стало быть, и в этом случае имеет место процесс намеренного утаивания с целью создания невежества, процесс, который в любом случае следует охарактеризовать как положительный. То есть в этих случаях речь идет не о постоянном, сохраняющемся как можно дольше невежестве, а о неком воспитательном процессе, во время которого шаг за шагом приподнимаются покровы тайны и увеличивается знание. Вместе с тем, также и в основе этого процесса лежит хорошо продуманная, расчетливая и запланированная политика утаивания соответствующих сведений, преследующая воспитательные, художественные или юридические цели ради достижения определенных результатов.

Что касается нашего примера, в котором сохранение в тайне сюжетной развязки преподносится как идеал занимательности, то следует обратить внимание на социальную обусловленность этого явления. Как известно, удовольствие, которое древний эллин получал от трагедии, совершенно не требовало неведения им перипетий сюжета. Он прекрасно знал сюжет, а удовольствие получал от самого зрелища. Лишь в новую эпоху, благодаря социальным причинам, которые связаны с развитием общественных идеалов, возник новый идеал или новый тип эстетического наслаждения, ставящий во главу угла динамику развертывания действия во времени.

Наряду с этими разновидностями невежества, возникшего благодаря запланированному дефициту знания, существует еще такое знание, доступ к которому совершенно открыт, но общество или определенные общественные институты объявляют это знание вредным или неуместным.

Возьмем, например, астрологию. В древности, а также в средние века, астрология считалась наукой, то есть была признана релевантным знанием для тех, кто занимается ею профессионально. Астрология являлась вполне уместным знанием, поскольку считалось, что во вселенной, чьи масштабы конечны и ограничены и у которой имеется фиксированный центр, а именно земля, вокруг которого обращаются планеты и звезды, существует взаимосвязь между движением небесных тел и процессами, происходящими на земле, и что положение светил влияет на земные события или, как тогда выражались, на подлунную сферу.

Однако с появлением классической физики, и именно тогда, когда вселенная вдруг стала бесконечной, а земля перестала быть центром мироздания, а точнее говоря, мироздание вовсе оказалось без центра, астрология перед лицом астрономии превратилась в нерелевантное знание. При этом нельзя утверждать, что астрология была окончательно отвергнута, поскольку у астролога всегда остаются аргументы, объясняющие, почему его предсказания не сбылись или же сбылись лишь отчасти. Астрология, как и любая другая наука, не может быть опровергнута, если кто-то отрицает ее исходные предпосылки. Но астрология превратилась рядом с астрономией в неуместное знание. Здесь не место останавливаться на связях астрологии и астрологического учения, поскольку это учение формировалось тысячелетиями, с современной астрофизикой. Астрономическая критика релевантности астрологии не превратила астрологию в знание, неуместное для общества. Общество (включая и астронома) все еще готово настойчиво утверждать, что знание это небезразлично для него, как это происходит в наше время во многих странах (и касается, по неофициальным сведениям, многих государственных деятелей). Вместе с тем научное сообщество не только воздерживается от занятий астрологией, но и считает такие занятия неприличными, поэтому астрофизик наших дней, который признается в том, что он сведущ в астрологии, будет заподозрен в профессиональной непригодности, если он, конечно, не объяснит, что интересуется астрологией лишь в историческом плане или же находит в ней материал для иронии и шуток.

То же самое относится к области медицины. Врач, который обнаружит хорошее знакомство с гомеопатией или с другими лечебными системами, которые медицина, однако, не считает полностью несостоятельными (ибо научная теория не может быть окончательно опровергнута, как не может быть раз и навсегда доказана), но рассматривает их как нерелевантные учения по сравнению с официально признанной доктриной, — итак, врач, который окажется сведущим в гомеопатии или в народной медицине, будет выглядеть весьма подозрительно, особенно в глазах собратьев по профессии.

Точно таким же образом психологи относятся к парапсихологии, которая сама по себе является серьезной и вызывающей интерес темой. Здесь мы можем увидеть, что психологи, даже не являющиеся бихевиористами, отрицают существование парапсихологических фактов. Мало того, когда в некоторых солидных научных учреждениях осуществляются эксперименты, вроде бы доказывающие справедливость тех или иных парапсихологических теорий, возникает любопытный феномен: когда комиссия психологов, занимавшаяся исследованием парапсихологических явлений, приближается к выводу о том, что на основании статистических данных эти явления можно объяснить лишь в том случае, если предположить верность утверждений парапсихологии, всегда находится один из членов комиссии, который заявляет, что следует усомниться в научности самой статистики, а двое других настаивают на том, чтобы выводы комиссии не публиковались. И это еще один пример сознательного замалчивания знания, благодаря чему о знании этом распространяется мнение, что оно неуместно, не соответствует истине, а потому не заслуживает внимания. Таким образом, помимо сниженного интереса к некоторым разделам знания (что связано с соответствующей оценкой их научной состоятельности), существует соглашение общества или определенных социальных кругов игнорировать это знание. Недостаток сведений (или невежество) создается в этом случае вполне намеренно и сознательно. Общество провозглашает, что определенные науки относятся к разряду таких вещей, о которых лучше ничего не знать.

Заметим вскользь, что последние наши рассуждения мы привели потому, что в дальнейшем собираемся исследовать различие между открытым знанием и знанием закрытым, между знанием, доступ к которому открыт для каждого, и знанием, доступ к которому закрыт.