Адин Штайнзальц - Интервью с раввином Адином Штайнзальц

З.К.:Выходит, старые люди знают об этом возвращении заранее и потому стараются воспитать в молодых чувство причастности. А дети и внуки сопротивляются.

Рав:Нет. Это заложено и в молодых. Я задаюсь вопросом: вот передо мною 25-летний человек, вот его родители. Где же фамильное сходство? Его нет. Или оно почти неуловимо. Но проходят годы, и сходство становится настолько разительным, что невозможно скрыть изумление – откуда оно взялось?

Когда-то давно я сказал об этом одному молодому человеку. Он посмеялся и ничего не ответил. Он просто взял и ушел из дому. Оставил родительский кров на 23 года. Когда он вернулся, мы встретились вновь. «Ты только посмотри на моего отца, – сказал он мне. – Все черты, которые некогда раздражали меня в нем, сегодня я нахожу в себе». Теперь бы я сформулировал это так: генотип сильнее фенотипа.

Как-то спросили младенца, что такое жизнь? «Детский сад, – ответило дитя. И подумав: – школа, работа, потом ты дедушка, потом говоришь на идише, потом умрешь».

Поэтому я против идеи «плавильного котла». Это решение проблем, но это плохое решение. Белый цвет состоит из семи разных цветов. Но только – чистых цветов. Если же цвета грязные, белого не получишь. Создание израильтянина, как и создание любой личности, требует долгих последовательных усилий. Лишь в процессе воспитания под воздействием многих этнических влияний возникнет объединенная община, культура которой будет богаче каждой из составляющих ее культур.

З.К.:Но где же взять мозги и память, чтобы это богатство вместить? Получается, что чем больше разных общин в Израиле и чем дальше от древности мы живем, тем больше знаний мы должны освоить, вширь и вглубь?!

Рав:Не волнуйтесь, старое либо обновляется, т.е. получает актуальное звучание, либо исчезает. Знаете, писатель был такой – Айзек Азимов. Вообще-то он Ицик. Он – родственник моей жены, она в девичестве звалась Азимова. Да, так в воспоминаниях покойного писателя я прочел, что на уроках математики их учили запоминать названия монет разных стран и переводить достоинство одной монеты в другие. Этим нагружали детский ум. Сейчас, когда появились новые отрасли знания, компьютеры, например, эти упражнения забыты, зато детей мучают другим. Вне всякой оценки, хорошо это или плохо, я констатирую – это факт.

Баланс между старым и новым – вещь сложная. Когда моя бабушка было еще девочкой, у них помидоры не ели, их называли трефными яблоками. Сейчас это вызывает у нас улыбку.

Культура «плавильного котла» не может быть богатой, потому что отрезана от корней. Уравниловка зиждется на отречении от прежнего своеобразия, и когда она насаждается силой, как было в СССР, на место утраченной богатейшей культуре еврейства приходит посредственная советскость. Но если говорить о русских людях, им повезло: Сталин сохранил их национальную классику. Хуже было в Китае, где в годы «культурной революции» национальная классика была объявлена вне закона. Сожаления достойна ситуация у нас в Израиле (а я ведь коренной израильтянин, я родился в Иерусалиме) – наша интеллигенция не умеет читать памятники своей культуры.

И все же пока мы помним, кто и откуда пришел, пока в школах дети пишут домашнюю работу «Мои корни», есть надежда на возрождение интереса к своей этнической культуре, а значит – и на повышение общенационального культурного уровня.

З.К.:Наша тема – музыка. Изучая историю еврейской молитвы в Еврейском университете, я столкнулась с таким мнением, будто музыка появилась в синагоге относительно поздно и была своего рода уступкой малообразованным слоям еврейской общины. Дескать, понять смысл и красоту высокой литургической поэзии им трудно, а насладиться мелодией – легко. Что Вы скажете по этому поводу?

Рав:Литургическая поэзия – пиют – и в самом деле произведение, от музыки далекое. Это жанр, использующий разные языковые и литературные приемы, как правило, трудный для понимания – и мне не верится, что когда-то смысл пиютов был общедоступным. В то же время я убежден, что некогда пиюты были очень популярны и любимы евреями. Весьма изощренный в сочинении поютов раби Калир (6 век) вряд ли был музыкальным человеком, а вот иврит и Танах он знал блестяще.

Как вы думаете, откуда появилась музыка в церкви? Я вам скажу: оттуда же, откуда и священническое облачение! И музыка и одежды пришли в церковь из глубокой древности – из нашего Храма. В Храме часто звучала музыка – там играли даже по субботам, потому что Храм – это экстерриториальное пространство, подчиняющееся собственным законам.

З.К.:Не странно ли, что в праздники и субботу, когда сердца евреев полнятся ликованием, играть на музыкальных инструментах запрещено? Ведь музыка – отрада сердца!

Рав:Это сугубо галахический вопрос. В субботу можно петь. Можно ли отбивать такт по столу или хлопать в ладоши – ясно не вполне. А вот играть нельзя. Почему? Ну хотя бы потому, что любая игра на инструменте требует его предварительной настройки, как бы починки – а это не субботнее занятие. Кроме того, струны при игре имеют неприятное обыкновение рваться, т.е. играющий как будто рвет их, а этого по субботам делать нельзя.

З.К.:Храмовая музыка, как утверждают исследователи, нам недоступна: время похоронило мелодии, которыми левиты сопровождали религиозные ритуалы, и продолжать разыскивать их бессмысленно. Многие вообще полагают, что у евреев собственной музыки не осталось – якобы они берут отовсюду и пользуются, как своим.

Рав: Есть многотомный труд, посвященный музыке. Он написан по-английски. Его автор – Идельсон.

З.К.:Вы имеете в виду 10-томное сочинение Авраама Идельсона, латвийского еврея, который работал в Америке, а умер в Йоханнесбурге? Он еще собирал еврейские мелодии…

Рав:Вот именно. Идельсон и его последователи считают, что ранняя церковная музыка – грегорианская и еще более древняя – имеет восточную гармонию. И в ней есть принципиальное сходство с еврейской музыкой. Как в общем строе, так и в мелодиях.

Приведу такой пример. Есть одна песня, которую пели в Земле Израиля в 19 веке. Раньше было не принято изучать подобные песни именно по тем соображениям, о которых вы говорили: считали, что это просто заимствования. Но в основе местных песен, как выяснилось, бывают и древние мелодии – только слова обновились. Так вот, о той песне. Кто-то занимался ею в Израиле и обнаружил, что у ее мелодии русские корни. Это и не диво – первые сионисты почти все были из России, а потом местная идеология поддерживала бытование русских мелодий. То, что сегодня называется популярными песнями Земли Израильской, – по большей части вариации на темы славянских песен, завезенных сюда в конце 19 – начале 20 века. Да… Но и в России кто-то исследовал ту же песню, и обнаружил, что изначально это была восточная мелодия…