Адин Штайнзальц - Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

К слову, вспомнился один старый еврейский анекдот. Однажды польский шляхтич зашел в церковь помолиться. Стоит он перед распятием и просит о помощи. И, заканчивая свою молитву, говорит: «Послушай! В конце концов вспомни: кто ты, а кто я! Ты — жид, а я — шляхтич».

— Ваши дети тоже раввины?

— Это не передается по наследству. У меня дочь и два сына. Дочь зовут Эстер, старшего сына — Менахем, правда, у него есть еще два имени — Яков и Цви. Дочь, естественно, раввином стать не может, но старший сын — раввин в одном из университетских городков в США. Младший сын только что женился, и я не знаю, что с ним будет дальше. Вполне возможно, он станет раввином или педагогом, или отправится с просветительской миссией в какие-то дальние страны… Но, насколько я знаю его характер, больше всего он хотел бы сидеть дома и писать стихи на религиозные темы.

— К какой ветви иудаизма вы принадлежите?

— Я отношу себя к хасидам, одному из основных направлений в ортодоксальном иудаизме. Оно включает в себя десятки движений и течений, и одно из них, любавичское, наиболее близко мне по своему мировоззрению и подходу к служению Всевышнему.

— Почему вы избрали именно хасидизм?

— С юных лет я знал, что моя семья принадлежала к потомкам великих учителей хасидизма, что я прямой потомок ребе из Ворки и ребе из Слонима. Все, что я в детстве знал об иудаизме, приходило ко мне через призму этого наследия. Были времена, когда я не был уверен в том, что буду соблюдать субботу и ходить в синагогу, но и тогда речь шла только о хасидской синагоге. Для меня религиозный еврей — это в первую очередь хасид. Подлинно еврейские стиль и образ жизни, примеры личностей, вдохновлявших на подражание, в моих глазах были всегда связаны с хасидизмом. Лишь многие годы спустя определяющими для меня стали учение и мировоззрение, но первый выбор предначертало происхождение.

— Что отличает хасидов от представителей других ветвей иудаизма?

— Кто-то из великих определил разницу между хасидами и иными религиозными евреями так: «Мы приняли Тору всерьез!» Смысл сказанного в том, что хасиды стараются подогнать свои желания и нужды под законодательные и мировоззренческие положения Торы, а не наоборот. Хасиды не пытаются сделать свою веру более удобной, истолковывать положения Торы аллегорически, осовременивать в угоду моде и господствующему общественному мнению и мировоззрению. В этом главное и наиболее существенное (как фактическое, так и историческое) отличие хасидизма от иных направлений в иудаизме.

Что же до обычно приводимых внешних различий, то за исключением экзотических ныне видов старинной одежды, которые до сих пор в ходу у некоторых направлений, все иные характерные проявления хасидского образа жизни были заимствованы, в явной или скрытой форме, другими течениями в традиционном ортодоксальном иудаизме. Когда-то у хасидов было еще одно важное отличие: ирония и сомнения, в первую очередь по отношению к самим себе. Теперь все одинаково деловиты и уверены в своей правоте. И это грустно…

— Каббала непосредственно связана с хасидизмом?

— Точнее говоря, это хасидизм связан с каббалой (эзотерическое, мистическое течение в иудаизме. — Прим. ред .). Разницу между ними можно уподобить различиям между чистой и прикладной математикой. Если каббала изучает духовную структуру мироздания и все его составляющие, то хасидизм занимается прикладными исследованиями: как человек должен взаимодействовать с Богом, миром и собственной душой. Вообще же каббала является неотъемлемой частью всего ортодоксального иудаизма.

Скажу даже определеннее: в иудаизме иной теологической школы, кроме каббалистической, нет! Нельзя всерьез заниматься теологическими исследованиями без понимания каббалы.

— Где можно изучать каббалу?

— Основные центры по ее изучению находятся в Израиле. Есть школы каббалистов, где ее серьезно изучают денно и нощно, синагоги, где молятся с применением каббалистических техник и методов. Впрочем, в основном изучают ее теоретические аспекты. Применяющих свои знания в повседневной жизни, на практике, очень немного, а честных и психически здоровых среди них еще меньше.

Большинство «любимцев публики» не являются подлинными каббалистами — знатоками учения и праведниками. Истинных знатоков очень мало, и они практически неизвестны широким кругам. Им это просто не нужно и неинтересно.

— Сейчас в России открывается много центров по изучению каббалы. С чем, на ваш взгляд, это связано?

— Резкая смена шкалы ценностей, духовный вакуум, погоня за деньгами — все эти признаки смутного времени порождают нездоровый интерес к волшебным средствам для решения проблем: магии, мистике, эзотерике. На этом фоне понятен и закономерен возникший интерес к каббале как одному из проявлений мистического видения мира.

Впрочем, этот интерес не трансформируется ни в теологические исследования, ни в образ жизни. Так, спекуляция на интересе… А еврейского в этой магии не больше, чем в культе «вуду», разве что терминология.

«Независимая газета»

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

Печаль не грех, но разрушает человека больше, чем любой грех.

— Печаль многообразна: от конкретной причины и безо всяких причин, кратковременная и сопровождающая человека всю жизнь, становящаяся частью его личности; печаль от неудачи, от рухнувших надежд, от разбитого сердца, от плохой погоды. Печаль — опасное чувство.

— Чем же оно так особенно опасно? И потом, разве есть чувства неопасные? Каждое посвоему потенциально опасно.

— Иные чувства могут быть опасны для окружающих, печаль — для самого печалящегося.

— А гнев не опасен для гневающегося? А любовь для любящего? А страх для боящегося?

— Все это так, но у печали есть своя специфическая опасность. Гнев ведь по природе своей преходящ, и страх (если это не патология) преходящ. И любовь, бывает, проходит. Что касается страстной любви, то она вообще бывает скоротечна. Печаль же имеет склонность задержаться в душе, а то и вовсе поселиться в ней, в конечном счете завладеть ею. И гнев, и страх, и любовь направлены наружу, печаль — внутрь. Гнев, любовь, страх (если это не парализующий страх) предполагают действие — действие печали ограничивается переживанием, и это переживание разрушительно. В молодости я, бывало, вспыхивал, и порой мне не удавалось с собой справиться. С возрастом приобретаешь опыт, но для этого нужны годы. Однажды, чтобы дать выход своим чувствам, я ударил по шкафу и сломал его. И гнев прошел. Действие разряжает гнев. Но вы не можете таким образом разрядить печаль. Гнев — это гром, молния, ливень, что-то мощное, сильное, но и быстро проходящее, а печаль — нескончаемая плохая погода, упадок сил, ощущение, что солнца не будет уже никогда.