Алексей Сидоров - Творения древних отцов–подвижников

В этом предложении отражаются существенные черты антропологии св. Григория, согласно которому религиозно–этическая сторона духовной природы человека (в первую очередь любовь и влечение к благу, которые в трактате определяются как τ^ν έπ< το χαλον та χα< Χρίστον έπι^υμ/ας όρμ^ν, τον άπα^ χα< μαχαρίον έρωτα) составляет «самую существенную часть отпечатленного в нас Божия образа» (Тм^ожм–рое Д. Указ. соч. С. 113). Причем следует отметить, что св. Григорий, в отличие от многих греческих отцов Церкви, не проводит различия между «образом» (ε<���χών) и «подобием» (όμοίωσίς; иногда св. Григорий употребляет почти тождественные, но более «статичные» термины — ομοίωμα, όμοίότης). Если св. Ири–ней Лионский, Климент Александрийский, Ориген и св. Василий Великий рассматривали «подобие» как то, что только еще должно было бы развиться из изначально сотворенного Богом «образа» (где оно содержалось в потенциальном состоянии), то для св. Григория «подобие» во всей полноте существовало в изначальном «образе». Утерянное при грехопадении первых людей, оно опять может (и должно) вернуться как результат «синэргии», то есть духовно–нравственных усилий человека и благодатной помощи Божией (см.: Ladner С. Д. The Philosophical Anthropology of Saint Gregory of Nyssa // Dumbarton Oaks Papers. Vol. 12. 1958. P. 63–64).

Здесь следует принимать во внимание следующий аспект богословия св. Григория: ставя вопрос относительно причин, вследствие которых первый человек поддался искушению диавола и лишился животворного общения с Богом, он отвечает на него следующим образом: человек «отказался от дарованных ему Богом благ по ошибке, ради других, воображаемых благ, которые казались ему большими сравнительно с теми, какими он владел, но которых в действительности совсем не было. Это положение св. Григорий утверждает на том, что никогда и никому не свойственно желать зла себе. Напротив, каждый стремится к возможно большему счастью и всегда старается избежать всяких бедствий, если только он предварительно рассчитывает, откуда грозят ему эти бедствия и в чем они заключаются. Очевидное зло, ясно сознанные бедствия никогда не могут привлечь к себе человека; если же в действительности злом увлекаются и впадают в бедствия, то лишь потому, что зло в этом случае считается добром и, следовательно, проистекающие из них бедствия совсем не сознаются». Поэтому человек мог прельститься злом «в том только случае, когда бы произвел неверную оценку, то есть когда признал бы его за добро. Поэтому‑то диавол и употребил в дело обман, представив человеку зло как высочайшее добро» (Несжелоб В. Догматическая система святого Григория Нисского. С. 418).

Кому конкретно адресовался данный трактат св. Григория, сказать трудно. Но, вероятнее всего, мало–азийским монахам. На организацию и укрепление монашества в Малой Азии много сил положил св. Василий Великий; после смерти своего брата попечение о малоазийских иноках принял на себя св. Григорий Нисский, ставший вторым столпом малоазийского монашества вслед за св. Василием. Поэтому встречающееся иногда в научной литературе противопоставление св. Василию как «человеку действия» и «организатору церковной жизни» св. Григория как далекого от «земной суеты» мыслителя и тайнозри–теля (мистика), является довольно некорректным и далеким от истины. См.: Dame/ом _/. Saint Gregore de Nysse dans l'histoire du monachisme // Theologie de la vie monastique. P. 131–141.

Сополагая «видение» (γνωσίν) и «Божественную любовь» (θειον έρωτα), св. Григорий во многом следует по стопам Климента Александрийского, который сам, естественно, опирался на предшествующее Церковное Предание. Для Климента неразрывное единство (часто даже тяготеющее к тождеству) этих двух понятий (правда, он предпочитал для обозначения любви термин αγάπη) отражает факт восхождения человека на вершину духовного преуспеяния, то есть его максимальное приближение к Богу (см.: MeAaf A Etude sur les «Stromates» de Clement d'Alexandrie. Paris, 1966. P. 475–488). В частности, Климент, предполагая взаимосвязь всех добродетелей (ανταχολουθοΰσίν αλλήλαίς α< αρετα<), замечает, что они обретают свое завершение в любви (συμπεραίοΰταί ε<���ς αγάπην), а любовь достигает своего предельного совершенства благодаря ведению (ή δε τη γνώσεί τελείοΰταί) (см.: C/ernens А/еуян^пнмз. Stromata. Buch I‑VI / Hrsg. von O. Stah‑lin. Berlin, 1960. S. 136).

Выражение «хор философов» для обозначения монашеской общины довольно часто употребляется св. Григорием Нисским (см.: /яеgеf W. Two Rediscovered Works of Ancient Christian Literature: Gregory of Nyssa and Macarius. Leiden, 1954. P. 52). Это выражение имплицитно содержит в себе два существенных аспекта. Первый можно назвать «экклесиологиче–ским», ибо слово «хор» в древнецерковной литературе часто связывалось с понятием «Церковь». Так, св. Игнатий Богоносец, обращаясь к римским христианам, говорит: «Став [единым] в любви хором (έν αγάπη χ°$°ς γενομενοί), воспойте песнь Отцу во Христе» (^нясе ^АнйосМе. Ро/^ся? р ^е ^жуне. Lettres. P. 108). Климент Александрийский также называет Церковь Господню «духовным и святым хором» (С/еженз А/е–уян^пнмз. Stromata. Buch VII‑VIII. Excerpta ex The‑odoto, etc. / Hrsg. von O. Stahlin, L. Fruchtel, U. Treu. Berlin, 1977. S. 62). Что же касается второго аспекта, то он связан с общеизвестным и распространенным начиная с апологетов II в. обозначением христианства как единственно истинной философии. Высшим выражением этой философии с IV в. стало почитаться монашество. Обозначение монашеской жизни в качестве высшего, доброго, небесного и т. п. любомудрия встречается у многих отцов Церкви, в частности у святых каппадокийских отцов, ИоаннаЗлатоуста и т. д. (см.: МяЙн^геу А. — М. «Philosophia». Etude d'un groupe de mots dans la literature grecque des presocratiques au IV siecle J. — C. Paris, 1961. P. 207–288). Правда, наряду с этим «позитивным» употреблением термина «философия» в святоотеческой письменности он используется также в «укоризненном» и «нейтральном» смысле. Примечательно, что преп. Макарий, хотя однажды и высказывается о «любомудрствующих о Христе» (ο<���… τον Χρίστον φίλοσοφοΰσίν: Рзем^о–Мяся^ге. Oeuvres spirituelles. P. 332), в целом предпочитает употреблять понятие «философия» в «укоризненном» смысле, обычно соотнося его с эллинскими (языческими, «внешними») философами (см.: МяЫпоз/Зутеои. Reden und Briefen. Bd. I. S. 182, 215; Bd. II. S. 33, 39196). В данном плане он достаточно кардинальным образом отличается от св. Григория Нисского.

Как и преп. Макарий, св. Григорий начинает изложение аскетического богословия с догматического исповедания веры. Для него, как и для всех святых отцов, «аскетика» и «догматика» неотделимы друг от друга, а поэтому его аскетическое богословие имеет глубоко церковный и «сакраментальный» характер. См.: Camoef М. Gregor von Nyssa (ca. 333 — ca. 399) // Grosse Mystiker. Leben und Wirken / Hrsg. von G. Re‑chbach und J. Sudbrack. Munchen, 1984. S. 32.