А. Спасский - Лекции по истории западно–европейского Средневековья

С удалением в поместье последнего императора ничто не изменилось в Италии. Италия давно была во власти варварских войск, и теперь она осталась под их же управлением. Современники даже не заметили, что вместе с Рому лом–Августулом уничтожается последний признак бывшей Империи. Дружина Одоакра избрала было императором его самого, но он отказался от пустого титула и назвал себя rex gentium, т. е. королем всех итальянских народов.

Таким образом, падение Западной империи не было чем‑либо быстрым, эффектным, неожиданным; процесс разложения ее шел постепенно и весьма последовательно. Все племена германцев участвовали в деле великого разрушения, но участвовали без плана и согласия, как бы служа слепыми орудиями судьбы. Конец Империи как раз пришелся ко времени, задолго еще предсказанному языческими гадателями. 12 коршунов явилось Ромулу при основании Рима — 12 столетий и протекло со времени основания Вечного города до того момента, когда последний его представитель, тоже по имени Ромул, должен был передать свою власть варвару.

3. Значение эпохи переселения: а) образование новых государств и новых общественных союзов; б) передача римского наследия варварам и средства, при помощи которых она производилась; в) важная роль западного духовенства в ходе переселения народов и образования новых общественных союзов.

III. Великое историческое значение эпохи переселения состояло в том, что она довершила падение Западной Римской империи и центр исторической жизни перенесла из Рима к варварским племенам, принимавшим в ней до сих пор косвенное, стороннее участие. До эпохи переселения на долю германских народов выпадала в истории лишь отрицательная роль—содействовать начавшемуся распадению древней общественной и государственной жизни, сосредоточившейся в Римской империи, и таким образом расчистить поле для новых политических образований. Современникам падения Империи, имевшим возможность наблюдать только эту сторону варварской силы, нередко казалось, что вместе с Римом гибнут под ее напором все плоды, достигнутые древней цивилизацией, и что из беспорядочного варварства ничего не может выйти, кроме хаоса. Между тем после падения Империи из хаотического варварского брожения появились стройные общественные формы, не имевшие никакого подобия в древнем мире. Значит, в варварстве, напавшем на Империю в V в., было нечто своеобразное, обладавшее могучей созидательной силой. Став после эпохи переселения распорядителями на исторической сцене, германцы и обнаружили свойственные им созидательные способности, образовав новые политические учреждения и по–своему направив ход дальнейшей истории Запада.

Этот глубокий переворот, вызванный переселенческими движениями V в., следствия которого еще продолжают существовать и поныне, в лице современных западно–европейских народов и государств, ближайшим образом отразился на политическом строе Европы. Если взглянуть на карту Запада в том ее виде, какой она имела к концу IV в., т. е. к началу эпохи переселения, то мы увидели бы все пространство Европы занятым одной обширной Римской империей — Империей, уже разлагавшейся во всех своих частях, но еще имевшей право отождествлять себя с понятием вселенной; вне этого римского мира тогда стояла только покрытая болотами и лесами зарейнская область, которую римские географы не всегда считали возможным причислять к населенным странам. К концу уже V в., когда великое движение народов мало–помалу приутихло и различные германские племена осели на приобретенных ими землях, мы напрасно стали бы искать на Западе такого клочка земли, где сохранялась бы еще действительная власть Рима и римского императора. Все то, что принадлежало Римской империи и входило ® ее пределы, сделалось теперь добычей варваров, образовавших из себя целый ряд новых государств и новых общественных союзов. Большую северную часть Галлии заняли франки, ставшие передовым народом новой Европы; к югу от них, вплоть до Апеннин, поместились бургунды; на восток от франков и бургундов шли племена саксов, алеманов, тюрингов и еще далее герулов и сарматов. Испанией и африканскими провинциями овладели вестготы и вандалы, а Италия — эта коренная провинция Вечного города — образовала из себя королевство остготов. Таким образом, многовековая борьба Рима с германскими племенами закончилась в эпоху переселения полным торжеством для последних.

Поселившись на развалинах разрушенной ими Империи, германские племена привнесли с собой совершенно иные задатки общественной и государственной жизни, чем те, какими жила Римская империя. Как ни первобытна, как ни малосложна была жизнь германцев до перехода их в пределы Империи, все‑таки они успели выработать определенные формы быта, своеобразные привычки и племенные склонности. Этот прежний варварский быт со всеми его особенностями и был перенесен теперь на территорию Римской империи, разлился по всему Западу, и Европа вновь погрузилась в варварство. Но это варварство, открывающее собой историю новых народов Европы, нужно все же понимать в условном и относительном смысле; это варварство носило существенно иной характер, чем то, из которого вышли греки и римляне. Дело в том, что, придя в Империю, германские племена нашли здесь целый строй общественных и государственных учреждений, целый круг выработанных идей и понятий, давно уже проникших в жизнь. Бедные культурой, они на почве римских провинций неожиданно и незаметно для себя оказались обладателями великого духовного наследства, оставшегося от двенадцативековой истории Рима. Можно поэтому сказать, что уже при самом вступлении в собственно историческую жизнь германские племена изменяли своему варварству, теряли часть своей самобытности и воспринимали в себя новый римский элемент, становясь как бы продолжателями дела, завещанного им древностью.

Как происходила эта передача римского наследия варварам? Каким образом римская культура сохранилась после распадения Империи, создавшей ее, и сделалась основанием нового порядка вещей? Этот вопрос принадлежит к числу интереснейших и полных глубокого значения исторических вопросов. Ответа на него должно искать ни в чем другом, как только в характерных чертах эпохи переселения — этой эпохи, когда решительно, лицом к лицу встретились между собой миры римский и варварский. Множество обстоятельств, сопровождавших эту эпоху, способствовали тому, чтобы духовная жизнь Рима не осталась бесплодной. Сюда принадлежит прежде всего то чарующее влияние, какое оказывала греко–римская цивилизация на германских варваров; для полудикого германца римский мир всегда казался чем‑то чудесным, необычным, невольно внушающим уважение к себе. Есть один рассказ, относящийся к эпохе ещеТиберия, т. е. к эпохе первого ознакомления германцев с Римом, который прекрасно характеризует нам то обаятельное впечатление, какое производило на варваров зрелище римлян. Когда Тиберий в походе на германцев приблизился к Эльбе, один старый варвар переправился через реку в челноке и потребовал, чтобы ему позволили видеть римского полководца. Он был допущен к Тиберию; долго вольный германец смотрел на римского императора и наконец, коснувшись его руки, вскричал в восторге: «Теперь я умру спокойно: сегодня я видел богов». Впоследствии, когда политическая беспомощность Рима стала очевидной, за ним все‑таки оставалось огромное умственное и культурное превосходство, подчинявшее себе варваров. Переходя на римскую почву, германский завоеватель вступал в какой‑то новый, неведомый ему мир, о котором прежде он слышал лишь темные, фантастические рассказы. Невольный страх вселялся в душу варвара, ему изменяла Даже прежняя вера в свою богатырскую силу, и долго простодушный варвар не мог понять, что он — полный хозяин в этом мире… Любопытный пример в этом отношении представляет собой Атанарих, вождь готов; Атанарих был воспитан в ненависти к Риму и всему римскому; он дал клятву отцу, что его нога никогда не коснется римской земли; но, вынужденный обстоятельствами прибыть в Константинополь, он так был поражен всем виденным, что счел нужным оставить своим подданным такого рода завет: «Император, — говорил он, — без сомнения, есть бог на земле, и кто поднимет против него руку, тот своей кровью омоет преступление». Вопреки всем своим прежним желаниям, Атанарих стал поклонником греко–римской культуры.