А. Спасский - Лекции по истории западно–европейского Средневековья

Действительность сурово обошлась с романтическими мечтаниями великого франка. Огромная монархия, подготовленная меровингскими майордомами и организаторским гением Карла, на самом Деле оказалась зданием слишком непрочным, таившим в себе элементы разрушения. Пока жив был сам организатор этой монархии, эти элементы примирялись и сдерживались его энергией; но прошло не более трех лет после его смерти, как они выступили наружу и разделили его Империю на составные части. Чем дальше шло время, тем глубже и всесторонне охватывал Европу этот процесс разложения, так что в XI в. вместо централизованной наподобие Рима Империи Карла мы находим множество чрезвычайно мелких, вполне самостоятельных владений, не только не имеющих одного общего центра, но и не желавших иметь его. Спрашивается: почему же государство не могло удержаться на той высоте, которой на мгновение удалось ему достигнуть? Почему новые идеи, идеи общих интересов растаяли в воздухе вместо того, чтобы сделаться instrumentum regni? Постараюсь сейчас ответить на эти вопросы.

Прежде всего, монархия Карла Великого, какой бы блестящей не казалась она с внешней стороны, на самом деле была слишком искусственным соединением двух противоположных начал: римских традиций и германства. Карл был проникнут идеей Римской империи, а эта идея требовала такой политической организации, в которой все части исходили бы из одного начала и подчинялись бы ему, в которой государство царило бы над отдельной личностью и поглощало бы ее, в которой, как в одном стройном механизме, все приводилось бы в движение одной волей и направлялось к достижению одной цели. Природе же германца было присуще стремление к особенности, к отдельности в жизни: германец проникнут был идеей личной свободы и не понимал другого права, кроме права быть хозяином на своей территории; он не хотел знать никаких других отношений, которые не вытекали бы из его личных потребностей и не определялись поземельным строем. Первым Меровингам, положившим начало Карловой монархии, относительно легко было воспроизвести на галльской почве государство в смысле Римской империи и подчинить ему франков, так как в их время королевская власть еще опиралась на большинство старого римского населения, свыкшегося с римскими понятиями о государстве и основанными на нем порядками. Ко времени Карла Великого это положение дела радикально изменяется. С одной стороны, в саму Галлию из‑за Рейна переселяются новые и новые племена германцев, приносят сюда свои понятия и формы быта и постепенно германизируют коренное население; с другой стороны, франкское государство далеко расширяется на восток и включает в свой состав чисто германские племена, которым чужды были какие бы то ни было римские традиции. Карл имел перед собой уже общество германское, в котором исчезла римская цивилизация и воспоминание о Риме уступило место стремлению сохранить свойственные природе германца разрозненные и более простые формы быта. Если кое–где еще и хранились римские государственные понятия и имя Рима вызывало собой благоговение, то в этом повинно было не общество Карловых времен, а небольшое число ученых лиц, занимавшихся классической литературой, да разве еще семейные предания Каролингского дома. Полагают, что и самая мысль о восстановлении Римской империи принадлежит тому кружку духовных ^ученых, который собирался около Карла и в котором первое место занимал Алкуин; в этом кружке усердно читали римских писателей, — и из восхищения ими здесь возникло желание восстановить Римскую империю, величию которой дивились эти ученые и о которой они думали, что ей обещано Богом вечное существование на земле. С этой извлеченной из книг идеей Карл и связал судьбу евоей монархии, и нет поэтому ничего удивительного в том, что со смертью Карла, носителя этой идеи, уничтожилась и монархия, основанная на ней.

«Другой причиной разложения Империи Карла Великого служи'Ла крайняя разнородность ее состава, раздробленность входивших Вее границы германских племен. Как это ни кажется странным, но Даже Империя Карла не может быть названа государством в том Действительном и строгом смысле, в каком этот термин употребляется теперь. Что мы называем государством? Известную территорию, обитаемую людьми, которые носят одно общее имя, управляются одним законом и связываются между собой рядом некоторых общих потребностей. Ничего подобного не было в монархии Карла Великого; ее население не только не составляло одной народности, но не имело даже общего, всем понятного языка. Саксонец говорил речью, которая была недоступна жителю Верхней Италии, даже западный франк едва ли мог без переводчика объясняться со своим восточным соплеменником. Каждое племя, вошедшее в состав Империи, сохраняло все особенности своего законодательства и своих домашних обычаев, и хотя Карл своими капитуляриями создал новое обязательное для всех законодательство, но не уничтожил и не хотел уничтожить племенных особенностей и неуклонно держался старого германского принципа: «Каждый живет и судится по своему собственному праву». Еще менее могли иметь место у этих разрозненных племен какие‑либо общие интересы и потребности. Тогда не существовало ни промышленности, ни торговли, ни умственного общения, ни обмена идей; сношения были редки и чрезвычайно затруднительны. Жизнь людей ограничивалась узким пространством, в котором они рождались и умирали. Во многих пунктах Империи Карла ему не повиновались, даже не слыхали о нем, и сам он мало заботился об этом. Существовали только местные потребности и местные интересы, вращавшиеся в кругу частных и личных условий; общество состояло из мелких групп, ничем между собой не связанных, которым не было никакого дела ни до государственных нужд, ни до Империи, восстановленной Карлом. Однажды сын Карла Людовик, управлявший Аквитанией, явился ко двору своего отца без обычного подарка; удивленный этим, Карл спросил его, почему он, будучи королем, без нарочитого приказания, не может сделать подарка отцу, — и вот Людовик горячо начал жаловаться на свое положение. Он говорил, что знатные думают о своих только выгодах, что государственная казна остается в полном пренебрежении и величайшем беспорядке, что государственные имущества обращаются в частную собственность и что сам он, Людовик, считается императором только по имени, а на деле терпит нужду во всем. Очевидно, государственное единство, созданное Карлом, было чисто внешним, формальным и механическим единством; оно лежало в его личности и в его воле, а не в самом обществе; отдельные части Империи внешним образом объединялись в имени своего правителя, а не в идее государственной власти. Оттого, когда не стало этой личности, когда власть перешла в руки слабых потомков Карла и исчезла внешняя сила его имени и оружия, тогда последовала неизбежная реакция и началось естественное разложение искусственно созданного целого. Все, что имело какие‑либо условия самостоятельного существования, делалось самостоятельным: государство дробилось на мелкие территории; жизнь сосредоточивалась в мелких центрах; власть, законы и учреждения приняли местный и территориальный характер.