А. И. Клибанов - Духовная культура средневековой Руси

JI. В. Черепнин отмечает, что идеология черного крестьянства, поскольку она питалась иллюзорными представлениями о великокняжеской опеке и защите их коренных интересов, была «консервативной». Однако она сослужила службу «великокняжеской власти в ее политике, направленной к объединению Руси, и борьбе с феодальным сепаратизмом» [7] Там же. С. 274. . Исследователю удалось выявить и признаки «изживания веры в великокняжескую «правду». Он рассматривает это как принципиально значимый показатель — «крестьянская идеология переживает новый этап» [8] Там же. С. 274—275. . Наконец, привлеченные исследователем новые данные позволяют ему заключить: «Роль общины как средства совместного сопротивления крестьян феодалам проявлялась заметно и активно» [9] Там же. С. 275. . Факты, касающиеся духовной жизни народа и позволяющие расширить поле наблюдений, можно почерпнуть в других разделах монографии JI. В. Черепнина. Следует иметь в виду, что самый предмет исследования JI. В. Черепнина — процесс политической централизации русских земель — обусловил тот «срез» в изучении идеологии крестьянства, который представлен в монографии.

Самым существенным в опыте изучения идеологии крестьянства XIV‑XV вв., предложенном JI. В. Черепниным, является метод выведения ее из всей системы феодальных отношений. Характерные для того времени первичные ячейки социального объединения крестьян — общины, имевшие повсеместное распространение и уходящие корнями в глубокую древность, были, как известно, полны жизненной энергии даже в XIX в. Межкрестьянские отношения в общине менялись со временем, как менялись и ее общие социальные функции (при наличии значительных региональных особенностей). Это первичные микросоциумы, в которых реализовывалась и хозяйственная деятельность крестьянства, и его правотворчество, и его духовная культура. Сквозь их структуры преломлялись и отношения крестьян с феодалами — светскими и духовными сеньорами. Но все явления духовной культуры крестьянства замыкались в общине. Локальные социальные связи разрывались по мере развития торгово–промысловой деятельности крестьянства, ослабевали, уступая место более обширным связям. Здесь обнаруживается воздействие города, втягивавшего крестьян в другие типы социальных связей. Однако сельская община являлась очагом крестьянской средневековой культуры.

Сельская община, по словам ее исследователя В. А. Александрова, «на всех этапах своей истории… оставалась организацией мелкого производителя–крестьянина, препятствующей силою своего существования крайним проявлениям власти феодалов, порой приходивших к мысли о доведении крепостного крестьянства до рабского состояния в полном смысле этого понятия» [10] Александров В. А. Сельская община в России (XVII — начало XIX в.). М., 1976. С. 314–315. .

В хронологических рамках исследования В. А. Александрова — XVII — начало XIX в. — община все больше и больше становилась подконтрольной крупным земельным собственникам. Это был новый этап в ее развитии по сравнению с той общиной, которая функционировала в XIV‑XV вв. В. А. Александров оперировал источниками, позволяющими дать характеристику сельской общине в широком географическом ареале, в условиях разных форм крестьянской зависимости и в динамике функций общины в течение всего позднефеодального периода истории. На сюжетах идеологических автор не останавливается, но обосновывает убедительно, что «самую важную, издревле существовавшую прерогативу общинного хозяйства — внутри- деревенское распоряжение «своей» землей — помещики внешне старались в повседневной жизни не затрагивать» [11] Там же. С. 115. . Но это и есть «старина», которая являлась идеалом населения черных земель в XIV‑XV вв. и, надо думать, идеалом частновладельческих крестьян как этого, так и более позднего времени. И едва ли сила идеала не находилась в обратной пропорции к реальной действительности, т. е. была тем притягательнее, чем менее действительное положение крестьянства отвечало его понятиям о «старине». Одновременно сам факт существования общины при всех ее трансформациях служил и почвой, питавшей идеал: «Захват феодалами общинной земли не означал ликвидации общины» [12] Там же. С. 42. . Как ни странно, но при изучении антифеодального протеста крестьянства роль общины, как правило, игнорируется» [13] Там же. С. 44. .

И конечно же, существенное значение приобретает изучение внутриобщинных противоречий: «Личное крестьянское владение крайне затруднялось создавшейся традицией общинного землевладения. Тем не менее в мировоззрении крестьян частнособственническое представление о личном владении сохранялось… понятие «своего», «домашнего» владения сохраняло в деревне реальное содержание…» [14] Александров В. А. Обычное право крепостной деревни России. XVIII — начало XIX в. М., 1984. С. 252. . Вот это‑то понятие, отражавшее равнодействующую коллективного и личного начал на том или ином этапе истории общины, имеет фундаментальное значение для изучения мировоззрения крестьянства в эпоху феодализма.

Исследования Александрова — конкретно–исторические. Они подтверждают и дополняют выдвинутые в свое время Марксом на основании изучения им общины в ее западном и восточном вариантах теоретические положения о появлении в недрах коллективной хозяйственной жизни начал индивидуальной собственности, т. е. о дуализме общины в исторически меняющемся соотношении и взаимодействии этих начал. Оба начала отличались особенностями социальной регуляции, се- мейно–бытового уклада и духовной жизни, представляя собой (в той или иной степени каждое) целостное образование, т. е. проникнутые единством основания сферы жизнедеятельности, производства и воспроизводства условий жизни. Оба начала составляли вместе с тем противоречивое единство, дополняли одно другое, нуждались одно в другом в той мере, в какой община осуществляла функции сдерживающей силы перед натиском феодалов, посягательством их на собственность и труд производителей. В полной мере она не могла предотвратить этот натиск, но оставалась вместе с тем организацией крестьянского сопротивления. Здесь сходились интересы всех участников общины. Оба начала в общине являют ступени истории индивидуального человека; оба имеют свойственные им системы культуры с динамикой развития, отвечающей особенностям каждой из них, фокусированные и фиксированные в человеке. Оба начала воплощают разные ступени истории личности. Вне личности не существует ни истории, ни культуры, и культурный срез исторического процесса в основе и есть история человеческого развития: «Время есть пространство человеческого развития»* [15] Маркс К. Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 147. . Огромное «пространство», отмежеванное культурой «язычества древних славян» и «язычества Древней Руси», есть время человеческого развития, когда «производство идей, представлений, сознания первоначально непосредственно вплетено в материальную деятельность и в материальное общение людей, в язык реальной жизни» [16] Там же. Т. 3. С. 24. . И какая величественная манифестация духа разворачивается в язычестве древних славян и Древней Руси, какой панорамой духовной культуры предстает это величайшее из всех «пространство человеческого развития», хотя и ограниченное «незрелостью индивидуального человека» [17] Там же. Т. 23. С. 89–90. .