С. Верховской - Бог и человек

Об откровении Преев. Троицы Григорий Богослов учил, что в Ветхом Завете мы познаем Отца, в Новом — Сына, а Св. Дух открывается главным образом со времени Пятидесятницы, когда Он нисшел в Церковь. Мнение это справедливо лишь отчасти: и в Ветхом Завете много говорится о Сыне Божием и о Св. Духе, а жизнь и учение Христа еще до Его вознесения были свидетельством о всей Св. Троице.

Если св. Григорий допускал, несмотря на всю его трудность для нас, опытное познание Бога, то тем более он допускал возможность иметь рациональное познание о Боге. «От видимого возвел нас к Богу, — говорил он, — богодарованный и всем врожденный разум — этот первоначальный в нас и всем данный закон». Бытию мира и нашему мышлению присуща внутренняя логика, которая приводит нас к Богу. Наука устанавливает законосообразность и, тем самым, разумность тварного бытия, но эта законосообразность и разумность всегда ограничены и отрывочны и в мире и в нас самих. Если мы не можем свести во едино законы бытия, то существование их делается необъяснимым и самые законы, несомненно, недостаточно глубоко нами установлены, потому что понять что–либо до конца значит понять его связь с целым… Но ни в чем тварном, ни во всей вселенной, мы не находим последнего и общего основания разумности и цельности. Поэтому ум человеческий всегда приходит к идее Абсолютного Духа, от Которого происходит и законосообразность и разумность и единство твари и нашего разума… То же относится и ко всем сведениям, которые мы имеем о Боге: смысл каждого из них ведет нас логически к целостному, единому существу Божию… Можно возразить, что наша мудрость — не Божественная мудрость и то, что нам кажется разумным, может быть неразумным в глазах Божиих, но для Григория Богослова это соображение не было бы убедительно, так как человеческий разум и даже слово были для него сродны Божественным: истинная человеческая мудрость и соответствует Божественной и происходит от нее. Поэтому подлинное человеческое знание не противоречит знанию Бога. Это тем более так, что истинное знание может быть достигнуто человеком только в свете богооткровения или Божественного просвещения, которое сообщается нам не только в Св. Писании, но и во всем нашем чистом умозрении, посколь–ко Богу угодно ответить на наше искреннее стремление познать истину… «Как некое море сущности, неопределенное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого понятия о времени и естестве, Бог одним умом оттеняется в один некий образ действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, чем будет умопредставлен, столько же осияющий наш разум («владычественное в нас»), если он очищен, сколько быстрота летящей молнии озаряет взор». «Чтобы изобразить (в нашем разуме) Бога, мы, заимствуя некоторые черты из того, что окрест Бога, составляем какое–то неясное и слабое представление, по частям собранное из того и другого, и лучший у нас богослов не тот, кто все нашел (эти земные узы не вместят всего), но тот, чье представление (о Боге) шире, и кто образовал в себе более полное подобие или оттенок (или как бы ни назвать это) истины…» Мы видим, что св. Григорий допускает и озарения нашего ума Богом и познания откровений, явлений и действий Божиих (того, что «окрест Бога») и возможность собрать из многих источников учение о Боге, и все это может быть соединено нами в разумное понятие Бога. Григорий Богослов называет его «неясным и слабым», но не забудем, что он, очевидно, сравнивает наше понятие Бога с самой абсолютной истиной Божией: по сравнению с последней, наша мысль, конечно, крайне несовершенна. Даже глубочайшее и яснейшее понятие человека неизбежно ограничивает и умаляет бесконечную полноту бытия Божия. Если по общему мнению отцов даже человеческая наука о мире лишь очень приблизительно и частично постигает его, то что сказать о богопозиании! Читая отцов, вообще, никогда не надо упускать из вида, что они оценивают наше знание абсолютной мерой совершенного знания, о котором большинство людей и ученых не думают. Путь знания бесконечен, цель его абсолютна, но дорога открыта и о Боге можно знать всякому христианину неизмеримо больше, чем большинство из нас знает.

Мы находим у Григория Богослова мысль, что «находящемуся в теле нет никакой возможности быть в общении с умосозерцаемым без посредства чего–либо телесного», и что соединение образов — все же только образы, а вне образов мы не представляем Бога. Первое утверждение, навеянное вероятно ари–стотелизмом, не соответствует господствующему среди отцов убеждению, что покорение нашего духа плоти ненормально и может быть преодолено, и что духовное созерцание возможно и в этой жизни. Вторая мысль правильна, если под образом, в котором мы мыслим Бога понимать не чувственный образ, но конкретную и ограниченную форму умопредставле–ния — идею Бога или Божественных свойств. Идеи наши, конечно, всегда останутся ограниченными, сколько бы мы их ни умножали и ни усовершали. И единая «все–идея» Существа Божия, достигнутая в крайнем напряжении нашего духа, останется все же несовершенной человеческой мыслью. Однако, нельзя забывать, что все наши идеи имеют не только отчетливо мыслимое содержание, но и динамическую силу, обращающую наш ум ко всей полноте реальности познаваемого нами, хотя бы эта реальность была бесконечно богаче того, что мы уже отчетливо постигли в ней. Всякая идея есть не только духовный образ познаваемого, но и путь к его совершенному познанию. Поэтому каждая истинная идея о Боге драгоценна; потому драгоценно и отеческое богословие, ибо оно вместе с Писанием и высочайшими творениями человеческого любомудрия открывает нам бесконечный путь богопознания, а не только дает нам заключенные в слове законченные сведения о Боге, которые мы могли бы пассивно запомнить…

«Не Бог еще то, что мы представили себе под понятием Бога или чем мы Его изобразили, или чем описало Его слово, а если кто–нибудь и сколько–нибудь обнимал Его умом, то как это докажет?» Опыт внутренней встречи с Богом остается, как таковой, личной тайной, а понятия о Боге, конечно, не тождественны Богу и не Божественны, хотя Бог в них может и отражаться и пребывать… Григорий Богослов замечает, что рациональные определения ограничивают Бога, ибо неизбежно узки, а отрицать в Боге мыслимые нами свойства не значит определять, что Бог есть… Таким образом мы не можем преодолеть недостаточности всех форм нашего знания, в которых мы только можем выразить известное нам о Боге: не только Сам Бог выше нашего разума, но выше него и то, что может быть пережито нами в богообщении или узрено в богооткровении… «Как воззрит на Тебя ум, ибо Ты непостижим никаким умом!.. Ты един и всё.. Ты ни един, ни единое, ни всё. О, Всеименуемый! как наименую Тебя, единого неиме–нуемого?..» «Слово о Боге чем совершеннее, тем непостижимее, тем к большему ведет числу возражений и самых трудных решений…» Григорий Богослов более других отцов подчеркивает трудности богопо–знания; осознание их необходимо, чтобы избегать наивной самоуверенности и ошибок недомыслия и неосторожности.