Павел Бегичев - Уроки истории

А «христов», «апостолов» и «пророков» становится все больше…

Кстати, где то я слышал, что у нас некоторых пресвитеров тоже начинают называть помазанниками (напомню, что по–гречески «помазанник» — «христос») да апостолами…

Не тенденция ли? Скоро ли узрим в евангельских церквах царей и богов?

История о Царе Духовных Христиан Максиме Рудомёткине вызывает интерес, прежде всего, своей этнографической частью. Действительно, интересно же, откуда у хлыстов и прыгунов индуистские песнопения.

Меня, конечно, насмешил титул Рудометкина. Царь для тысячелетнего царства Духовных Христиан — это оксюморон…

Но урок истории для меня в этом деле такой: в нашей диспенсации любое притязание на откровение свыше — это путь к диктатуре и ереси. Как только в любой религиозной группе кто-то заявляет о том, что он пророк и получает напрямую откровения от Бога, то вскоре он и себя объявляет Богом. За всю человеческую историю пророков было не так уж и много. Хватит пальцев на руках у десятка людей…

Человек, претендующий в наши дни на апостольско–пророческий статус, должен признать, что его откровения никак не соотносятся с Библией, как каноническим корпусом откровений, ибо не обладают важными качествами богодухновенности — непогрешимостью и безошибочностью…

Поэтому я бы посоветовал нашим конфессиональным историографам поберечься от соблазна усмотреть в наших конфессиональных корнях связи с «самобытным» русским сектантством… Ни Юлия Крюденер, ни союз Татариновой, ни духоборы с молоканами не были предшественниками и идейными вдохновителями никакого доброго начала в русском богоискательстве. Скверно попахивает наш «русский ривайвелизм»… Лучше уж подальше от подобных «родственничков» держаться во избежание царей и Богов за нашими кафедрами…

Даже если придется для этого писать свою историю с чистого листа.

Пусть не смущает вас, друзья мои, столь необычный эпиграф. Объясню, к чему я, собственно, клоню.

В детстве я очень хотел быть моряком. И всякого, кто мог хоть как то разделить со мной эту мечту, считал своим другом. Те же, кто к морю был равнодушен, не считались достойными собеседниками. Действительно, разве можно искренне дружить с человеком, если он не мечтает быть моряком?

В юности моей то же самое восприятие распространилось на творчество битлов. Всякий, кто не любил Битлз, по определению был недалеким и умственно отсталым… Я сделался в те годы страстным миссионером битломании. Горе было тому, кто не мог часами вслушиваться в начальный аккорд «A Hard Day’s Night»…

Когда мальчик хочет чтобы все окружающие его люди разделяли его ценности, это можно отнести к перегибам подросткового максимализма. Это даже может выглядеть забавно… Хотя и зарвавшемуся юнцу не грех сказать: «Стоп! Твои представления о том, каким должен быть я, это твои представления, но предоставь мне самому решать, каким я должен быть!»

И уж совсем не забавно, когда взрослые люди, да еще заявляющие о своих отношениях с Богом, вдруг превращаются в суровых диктаторов, терроризирующих окружающих призывами к святости…

Святость — мечта каждого христианина. Цель, к которой он стремится всей душой и всеми мыслями… Распространять вокруг себя святость — желание каждого благочестивого ученика Христа. Казалось бы, желание благое.

Однако методы распространения святости почему то в большинстве своем становятся несвятыми. Остается только удивляться, почему же вдруг вместо того, чтобы воодушевлять ближнего своей святостью ученики Христа избрали столь странные методы, что ставшее журналистским штампом «принуждение к миру» меркнет по сравнению с христианским «принуждением к святости».

Я глубоко уверен, что святость это то, к чему должен стремиться каждый из нас. Но обязаны ли мы принудить к такому же образу мыслей окружающих нас людей?

На эту тему написано немало. Но все же, как мне кажется, уроков мы извлекли недостаточно.

Мы — это протестанты.

Мы с легкостью осудим псевдомиссионерский пыл норвежского короля Олафа Трюггвасона, который любил отказавшемуся принять христианство викингу заталкивать в горло ядовитую змею. Мы не раз ужаснемся жестокостям католической инквизиции, которая руководствовалась исключительно благими мотивами: чтобы еретик не мучился вечно в аду, устроим ему на земле подобие ада, он покается и избежит мучений в преисподней. Мы уготовим анафему для зверств «Христа ради» православного Иоанна Грозного или современных «воспитателей» истязающих девочек, воспитанниц Свято–Боголюбского монастыря во Владимирской области.

Только одного предпочтем не заметить мы — собственного пуха на рыльце… Мы не вынесем сор из избы, даже если в этой избе мы в сору погрязнем по уши…

Желание распространить святость не методом убеждения, а силовыми способами — это и наш грех.

Именно поэтому в сегодняшней истории мы поговорим о протестантской Женеве 1542 — 1546 гг.

…Снисходительность к грешнику не подобает пастору, ибо он не только провозвестник истины, но и ее защитник, «мститель» за обиды, нанесенные имени Божьему…

Реформация, которая уже сама дала миру первых мучеников за веру набирала силу. Уже почти тридцать лет, как идеи, провозглашенные Мартином Лютером, будоражат Европу. Учение Писания об оправдании верой, идеал возврата к нормам первоапостольской церкви, романтическое воодушевление первых реформаторов натолкнулись на жестокое противостояние со стороны католиков. Уже пролилась кровь и в этой далеко не мирной обстановке рождалось и новое богословие, а также новые формы управления церковью и обществом. Задачи, которые стояли перед реформаторами были огромны… Как жить по Евангелию? Как управлять людьми? Как воплотить в жизнь учение Нового Завете, особенно если люди привыкли блудить, пьянствовать, драться, воровать, а потом получать за это отпущение грехов?