Палийский Канон - Ангуттара Никая

(Нету переведённых сутт)

«Монахи, эти два ярких качества защищают мир. Какие два? Стыд и боязнь совершить неблагое. Если бы, монахи, эти два ярких качества не защищали бы мир, то невозможно было бы встретить уважение к матери или к тётке или к супруге дяди или к супруге учителя или к жёнам других почтенных людей, и мир впал бы в смешение, как в случае с козами, овцами, курами, свиньями, собаками и шакалами. Но поскольку эти два ярких качества защищают мир, можно видеть уважение к матери или к тётке или к супруге дяди или к супруге учителя или к жёнам других почтенных людей».

«Отбросьте неумелое, монахи. Существует возможность отбросить то, что является неумелым. Если бы не было такой возможности отбросить то, что является неумелым, я бы не сказал вам: «Отбросьте неумелое». Но именно потому, что существует возможность отбросить то, что является неумелым, я говорю вам: «Отбросьте неумелое». Если бы отбрасывание неумелого вело бы к боли и вреду, я бы не сказал вам: «Отбросьте неумелое». Но именно потому, что отбрасывание неумелого ведёт к благополучию и счастью, я говорю вам: «Отбросьте неумелоe».

«Развивайте умелое, монахи». Существует возможность развить то, что является умелым. Если бы не было такой возможности развить то, что является умелым, я бы не сказал вам: «Развивайте умелое». Но именно потому, что существует возможность развить то, что является умелым, я говорю вам: «Развивайте умелое». Если бы развитие умелого вело бы к боли и вреду, я бы не сказал вам: «Развивайте умелое». Но именно потому, что развитие умелого ведёт к благополучию и счастью, я говорю вам: «Развивайте умелое».

Однажды Благословенный пребывал рядом с Алави, расположившись на подстилке из листьев, рядом с лесной тропой, протоптанной быками. И тут Хаттхака из Алави, блуждающий [по лесу] для того, чтобы размяться, увидел Благословенного, сидящего на подстилке из листьев, рядом с лесной тропой, протоптанной быками. Увидев его, он подошёл, поклонился и сел рядом. Затем он обратился к Благословенному: «Учитель, я надеюсь Благословенный спал спокойно».

«Да, молодой человек. Я спал спокойно. Я один из тех в мире, кто спит спокойно».

«Но, Учитель, зимняя ночь холодна. В феврале выпадает снег. Тверда земля, истоптанная копытами быков. Тонка подстилка из листвы. Тонки ваши жёлтые одежды. На деревьях лишь редкие листья. Холодные ветра задувают с Верамбхи. И всё равно Благословенный говорит: «Да, молодой человек. Я спал спокойно. Я один из тех в мире, кто спит спокойно».

«В таком случае, молодой человек, я задам тебе вопрос. Отвечай, как посчитаешь должным. Как ты думаешь: представь домохозяина или его сына, у которого есть дом с остроконечной крышей, покрытый штукатуркой и внутри и снаружи, не пропускающий сквозняков, с плотно закрывающимися окнами и дверьми, так, чтобы ветер не продувал. Внутри дома стоит диван, набитый конским волосом, покрытый длинным одеялом из овечьей шерсти, одеялом из белой шерсти, расшитым одеялом, куском оленьей шкуры, с балдахином наверху и с красными подушками на каждой стороне. И там горит лампа, и четыре жены со всем своим обаянием прислуживают ему. Как ты думаешь, спокойно он бы спал, или нет? Каково твоё мнение?»

«Конечно, Учитель, он спал бы спокойно. Он был бы одним из тех, кто спит спокойно».

«Но как ты думаешь, молодой человек. Может ли возникнуть в этом домохозяине или в его сыне какой-либо телесный жар или умственный жар, рождённый страстью — так что охваченный этим жаром, что рождён страстью — он бы спал беспокойно?»

«Может, Учитель».

«И что касается жара, рождённого страстью, из-за которого домохозяин или его сын спал бы беспокойно — то эта страсть была оставлена Татхагатой, её корень уничтожен, сделан подобным обрубку пальмы, лишён всяческих условий для развития, не способный возникнуть в будущем. Поэтому он спит спокойно.

И как ты думаешь, молодой человек. Может ли возникнуть в этом домохозяине или в его сыне какой-либо телесный жар или умственный жар, рождённый отвращением — так что охваченный этим жаром, что рождён отвращением — он бы спал беспокойно?»

«Может, Учитель».

«И что касается жара, рождённого отвращением, из-за которого домохозяин или его сын спал бы беспокойно — то это отвращение было оставлено Татхагатой, его корень уничтожен, сделан подобным обрубку пальмы, лишён всяческих условий для развития, не способный возникнуть в будущем. Поэтому он спит спокойно.

И как ты думаешь, молодой человек. Может ли возникнуть в этом домохозяине или в его сыне какой-либо телесный жар или умственный жар, рождённый невежеством — так что охваченный этим жаром, что рождён невежеством — он бы спал беспокойно?»

«Может, Учитель».

«И что касается жара, рождённого невежеством, из-за которого домохозяин или его сын спал бы беспокойно — то это невежество было оставлено Татхагатой, его корень уничтожен, сделан подобным обрубку пальмы, лишён всяческих условий для развития, не способный возникнуть в будущем. Поэтому он спит спокойно.

«Всегда, всегда он спит спокойно:

Брахман, который полностью освобождён,

Который не льнёт к чувственным удовольствиям,

Который лишён всяческих обретений, нашедший успокоение.

Отрубив все путы и подавив в сердце страх,

Остывший, он спит спокойно, обретя в уме покой».

«Монахи, я жил в роскоши, в величайшей роскоши, в абсолютной роскоши. У моего отца во дворце были сделаны даже лотосовые пруды: один с цветущими красными лотосами, другой с цветущими белыми лотосами, и третий с цветущими голубыми лотосами, и всё ради меня. Я не пользовался иными духами, кроме как привезёнными из Варанаси. Мой тюрбан был из Варанаси, как и моя туника, нижние одеяния и накидка. Белый навес держали над моей головой день и ночь, чтобы защитить меня от холода, жары, пыли, грязи и росы.

У меня было три дворца: один для зимнего сезона, один для жаркого, один для сезона дождей. В течение четырёх месяцев сезона дождей меня развлекали менестрели в моём дворце, и среди них не было ни одного мужчины. И я ни разу не выходил из своего дворца. Тогда как слуг и рабочих в других домах кормили чечевичным супом и остатками риса, в доме моего отца слуг и рабочих кормили пшеницей, рисом и мясом.