Порфирий Кавсокаливит - Поучения

Произносите не спеша, внимательно каждое слово: Господи… Иисусе… Христе… помилуй мя, — произносите мягко, с чуткостью (апала)(В р.п.: «нежно» — опасное слово для молитвы), с любовью» безмолвно, втайне, в уме, но на подъеме, с жаждой, с любовью, — и в то же время без напряжения, насилия или недостойной выразительности, без давления, насилия и нажима, без напряжения и подталкивания. Как выражается мама, любящая своего ребенка: «Дитятко мое!.. Доченька моя!.. Панайотик мой!.. Христакис мой!» С пламенной жаждой (лахтара).

Целеустремленность, которая выражается в жажде (лахтара)! Вот в чем заключается все таинство. Потому что здесь говорит сердце, а не ум. «Дитятко мое, душа моя!» «Господи мой, Иисусе мой, Иисусе мой, Иисусе мой!..» То, что есть у тебя в сердце (родилось от целеустремленности, собранности), ты и выражаешь это «….всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим (Лк. 10, 27)».

Иногда хорошо громко говорить Господи Иисусе Христе, помилуй мя, чтобы и прочувствовать, и слышать! Потому что мы состоим из души и тела, которые влияют друг на друга.

Но когда возлюбишь (эротевфис) Христа, тогда будешь предпочитать молчание и умную молитву больше, чем молитву устами. Тогда упраздняются слова. Это то внутреннее молчание, тишина, которая предшествует, сопровождает и следует за Божественным посещением, Божественным единением и слиянием души с Богом. Когда окажешься в таком состоянии, тогда слова не имеют смысла, это что — то подлинное, глубинное, отвечающее сразу на все запросы сердца, чем ты живешь.

Это нечто такое, что невозможно объяснить, выразить (егзигисо). Только тот, кто живет этим, понимает это состояние. Ты чувствуешь любовь Христа и это чувство любви преисполняет тебя, соединяет, делает единым (енони) со Христом. Наполняешься радостью и веселием, что указывает на то, что внутри тебя Божественная любовь, любовь совершенная. Божественная любовь бескорыстна, проста, истинна.

Самый совершенный образ молитвы — молчаливая молитва. Молчание!

…Да молчит всякая плоть человеча…

В молчании, тишине, в тайне происходит обожение. Там происходит самое подлинное (алитини) служение. Но чтобы пережить это, нужно достичь определнной меры (метра). Тогда слова отступают. Помните:

…Да молчит всякая плоть человеча…

Этот молчаливый образ молитвы самый совершенный. Таким образом ты получаешь обожение, входишь в таинства Божий. Мы не должны много говорить. Позволим говорить благодати.

Я постоянно повторял в уме: Господи Иисусе Христе, помилуй мя, — и передо мной открывались новые горизонты! Из глаз моих от любви и раздумий о величии крестной жертвы Христовой текли слезы любви и радости. Пламенное желание (лахтара)! В нем скрывается величие, рай.

Ведь ты же любишь Христа! Потому и повторяешь эти слова, произносишь эти пять слов в уме — постоянно. Ты произносишь эти пять слов всем сердцем, с жаждой (лахстариста ме кардья)… И мало — помалу ты забываешь о словах, слова прекращаются (ханонде).

(В р.п.: «Поскольку любишь Христа, то произносишь эти слова, эти пять слов с нежной любовью, произносишь сердцем. И потихоньку слова исчезают.» — Нет в греческом тексте «нежной любовью» и вообще Старец не употребляет понятия «нежности». Но русский переводчик упорно вставляет это слово.)

Сердце настолько переполнено (емато), что достаточно сказать одно лишь одного слова: «Иисусе мой!» — и исчезают слова. Любовь лучше выражается без слов — чувством. Когда душа поистине пламенно возжелает (еротеви) Господа, тогда она предпочитает молчание и умную молитву. Потому что Божественной любви становится столько, что она переливается через край (плиммира), а тем более душу до краев заполняет радостью и веселием!

Такая душа перед этим выражала себя в Псалтири, в Октоихе, в Минее и других книгах… Теперь — все, закончились слова. В своих недрах (вафья) душа переживает Божественное смирение. Христос вселился в нее, и она слышит Божественный глас. Она и в мире — и вне мира: в раю, то есть в Церкви, в нетварном раю.

Игнатий Брянчанинов говорит:

Молитва сердца весьма желанна, весьма желанно молчание сердца, очень желанно жить в уединенной пустыне, потому что эти условия исключительно благоприятны для сердечной молитвы и молчания сердца…

Молчание сердца — что же это? Молчание сердца в том и заключается, чтобы ничто не отвлекало тебя от жизни с одним Богом.

Бог — «везде сый и вся исполняй». Размышляя о Его безграничности, ум мой путешествует, парит (петаксо) в беспредельном пространстве, среди звезд! Ум, подобно песчинке в море, теряется, исчезает (пелогни) в величии Бога, в его всемогуществе. Ум может выразить это Величие Бога только аналогией — это подобно миллионам световых лет! И вот, это Всемогущество (пандодинамо) — прямо передо мной… Только мне стоит раскрыть руки, открыть таинственную дверцу души — и вот, я соединяюсь с этим Величием! Я — причащаюсь Божества!

(В р.п.: «Бог везде существует и все исполняет. Стараюсь улететь в бесконечность, в звезды. Ум теряется в величии и всесилии Божием, помышляя о расстояниях в миллионы световых лет. Всесилие Божие я ощущаю перед собой, раскрываю руки, открываю свою душу, чтобы соединиться с Ним, чтобы приобщиться Божества.» — без комментариев… — исихазм. ру)

Значение в молитве имеет не количество времени, но сосредоточенность, собранность (энтаси).

(В р.п.: «напряженность» — неправильно, лучше не переводить, чем так искажать мысли и подменять понятия. Дело в том, что «напряженность» — обычная ошибка мирских батюшек: человек живет как попало, а потом в какой — то момент пытается напрячься и что — то из себя выжать… Он думает, что такими рывками можно придит к Богу, а вместо этого все глубже погружается в самообман. Получается такая игра в духовную жизнь с самим собой.

Молитва не должна быть напряженной. Молитву совершает благодать, а она не действует через напряжения или рывки. Душевного напряжения в молитве не бывает, сердце нельзя «напрячь», а напрячь можно ум. Обычно человек молится рассеяно: какая — то часть ума молится, а какая — то — блуждает. Как говорит о. Софроний, хвост ума волочится по разным местам…

В миру человек живет рассеяно, поэтому ему ничего не остается, как пытаться собрать ум в редкие моменты, выжать из себя какое — то чувство во время Литургии или вечерних молитв. Но здесь обмануть можно только самого себя. Такие рывки для молитвы ничего не дают, а напряжение сбивает человеку духовные ориентиры, он начинает думать, что в молитве можно чего — то достичь собственными силами.