Эрнест Ренан - Марк Аврелий и конец античного мира

Печально то, что день смерти Марка Аврелия, столь мрачный для философии и цивилизации, был прекрасным днем для христианства. Коммод, вменивший себе в обязанность поступать во всем наперекор тому, что делалось ранее, оказался гораздо менее суров к христианству, чем его знаменитый отец. Марк Аврелий - совершенный римлянин, с его преданиями и предрассудками. Коммод был чужд своей расе. Он любил египетские культы; сам с бритой головой выступал в процессиях, носил изображение Анубиса и выполнял все обряды, которые нравились женоподобным ионцам. Он приказал изобразить себя в таком виде на мозаиках портиков, украшавших ограду его садов. В составе его прислуги были христиане. Его любовница, Мария, была почти христианка и пользовалась своим влиянием для облегчения участи исповедников, сосланных в Сардинские рудники. Мученичество сцилитанцев, последовавшее 17 юиля 180 года, т. е. четыре месяца после вступления на престол Коммода, было, конечно, последствием приказаний, данных при жизни Марка, и которые новое правительство еще не успело отменить. Число жертв при Коммоде было, повидимому, менее значительно, чем при Антонине и Марке Аврелии, - ясное доказательство того, что между римскими началами и христианством война была насмерть. Деций, Валериан, Аврелиан, Диоклетиан, которые будут стараться восстановить основные начала империи, будут вынуждены сделаться жестокими гонитеиями; тогда как императоры, чуждые римского патриотизма, как Александр Север, Филипп Аравитянин, Пальмирские цезари окажутся терпимыми.

При менее пагубном принципе, чем необузданный военный деспотизм, империя еще могла бы жить, даже после крушения римских основ со смертью Марка Аврелия, могла бы дать мир христианству веком ранее, чем это последовало, и избегнуть потоков крови, пролитой без всякой пользы Децием и Диоклетианом. Роль римской аристократии была закончена; истощив в I веке все безумия, она изжила во втором, сколько в ней оставалось добродетели. Но скрытые силы великого средиземного союза еще не были истощены. Подобно тому, как после крушения политического сооружения, построенного на правах фамилии Августа, нашлась для восстановления империи провинциальная династия Флавиев, так после крушения здания, основанного на усыновлении членов высшей римской аристократии, нашлись провинциалы, восточные люди, сирийцы, которые восстановили и великое сообщество, всем дававшее мир и выгоду. Септимий Север повторил, без нравственного величия, но не без славы, то, что было сделано Веспасианом.

Конечно, людей этой новой династии нельзя сравнивать с великими императорами II века. Даже Александр Север, не уступающий Антонину и Марку в доброте, гораздо ниже их по уму и благородству. Принцип правительства отвратительный; это заискивание перед легионами напорерыв, возмущение путем подкупа, обращение к солдатам не иначе, как с кошелем в кулаке. Военный деспотизм никогда не принимал форм более бесстыдных; но военный деспотизм может держаться долго. Рядом с этими безобразными зрелищами, под властью этих презираемых сирийских императоров, сколько реформ! Какие успехи в законодательстве и какой день, когда (в царствование Каракаллы) каждый свободный человек, живущий в империи получает равноправность! He следует преувеличивать преимуществ, которые это равенство давало тогда; однако, в политике слова всегда имеют известное значение. Наследство получено было прекрасное. Философы школы Марка Аврелия исчезли, но их заменили юристы. В продолжение ненавистнейших лет, Папиниан, Ульпиан, Павел, Гай, Модестин, Флорентин, Маркиан составляют образцы совершенства и, действительно, создают право будущего. Значительно уступая Траяну и Антонинам со стороны политических традиций, сирийские императоры, именно потому, что они не римляне и не имеют предрассудков римлян, обнаруживают нередко широту ума, которую не могли иметь глубоко консервативные великие императоры II века. Они разрешают и даже поощряют союзы или синдикаты. Доходя в этом направлении до крайностей, они хотели бы ввести кастовое устройство с отличительными костюмами. Они всем открыли доступ в империю. Один из них, сын Маммеи, добрый и трогательыый Александр Север, становится по своей плебейской доброте почти в уровень с добродетелью патрициев лучших веков; самые высокие мысли бледнеют перед прямыми излияниями его сердца. В особенности в религии, так называемые сирийские императоры проявляют неведомую до тех пор широту мыслей и терпимость. Эти эмесские сирийки, прекрасные, умные, смелые до утопии, Юлия Домна, Юлия Меза, Юлия Маммея, Юлия Сосмия не сдержаны никакой традицией, ни общественным приличием. Оне осмеливаютея делать то, на что ни одна римлянка никогда не отваживалась; оне входят в сенат, участвуют в прениях, фактически управляют империей, мечтают о Семирамиде и Нитокрисе. Вот чего бы не сделала Фаустина, несмотря на свое легкомыслие; ее бы удержал такт, сознание смешного, правила хорошего римского общества. Сирийки не отступают ни перед чем. У них является женский сенат, который издает всякие сумасбродства. Римский культ представляется им холодным к незначительным. He связанные с ним никакими семейными узами, и при воображении более сочувственном христианству, эти женщины увлекаются рассказами о путешествии богов по земле. Филострат восхищает их своим Аполлонием. Быть может, оне тайным образом имели сношения с христианами. Между тем, последние почтенные представительницы прежнего общества, как всеми уважаемая старушка, дочь Марка Аврелия, убитая Каракаллой, присутствовали, забытые миром, при оргии, представлявшей такую странную противоположность с воспоминаниями их юности.

Провинции, и в особенности восточные провинции, более деятельные и более возбужденные, чем западные, решительно брали верх. Конечно, Гелиогобал был безумец; однако ж его, мечта о центральном единобожном культе, установленном в Риме и поглощающем все другие культы, показывает, что узкий круг антониновских понятий был вполне сломан. Маммея и Александр Север пойдут дальше; в то самое время, как юристы, со всем спокойствием рутины, будут переписывать свои старые и свирепые правила против свободы совести, сириец император и его мать станут изучать христианство и выражать свое сочувствие к нему. He довольствуясь дарованием безопасности христианам, Александр, с трогательным эклектизмом, вводит Иисуса в свою божницу. Мир, по-видимому, установлен, и притом не так, как при Константине, путем унижения одной из сторон, но путем широкого примирения.

Во всем этом заключалась, конечно, смелая попытка преобразования, с рациональной стороны уступавшая реформе Антонинов, но представлявшая большую вероятность успеха, так как она была гораздо популярнее и ближе к интересам провинций и Востока. В таком демократическом деле, люди без предков, как эти африканцы и сирийцы, имели более шансов успеха, чем неподатливые, безупречные формалисты, какими являлись императоры аристократы. Но глубокий внутренний порок императорской системы проявится в десятый раз. 19 марта 235 года Александр Север был умерщвлен солдатами. Стало ясно, что армия могла отныне выносить только тиранов. Власть последовательно падала от знатных римских фамилий в руки провинциальных офицеров; теперь она перешла к унтер-офицерам и солдатам. До Коммода умерщвляемые императоры были невыносимыми чудовищами; теперь обрекается смерти император добрый, старающийся хотя отчасти восстановить дисциплину, обуздать преступления армии.