Софроний Сахаров - О молитве. Сборник статей

Проведенные мною семь лет в пустыне были самым благоприятным временем для молитвы. Помню: я начал молитву Господню «Отче наш» и моя душа замерла в блаженном ужасе. Пойти дальше я не мог. Ум остановился; все во мне замолкло. И теперь печально мне писать об этом утерянном мною чуде. С такою силою это было со мною только один раз. Не потому ли, что телесный состав не может вынести пламенных прикосновений Божией славы?

По прошествии некоторого времени, скорее долгого, нечто подобное произошло со мною при призывании Имени Иисуса Христа. В тот час я вынужден был прекратить произносить сие Имя: действие его было слишком могучим; душа, без слов, без мыслей, была в трепете от близости Бога. Тогда мне приоткрылась тайна священнослужения.

На другой день я совершал литургию, и Христос–Бог был во мне, и со мною, и вне меня, и в святых тайнах Тела и Крови Его. И Имена Божии, и слова литургических текстов — выходили из уст, как пламя. В таком состоянии я пребыл три дня, и затем умалилась интенсивность переживания. Но память о нем резцом выгравировал Господь в уме и сердце моем. И я молю Его — не отвергнуть меня в старости моей; ни в день смерти моей (ср.: Пс. 70:9).

Апостол Павел заповедал нам ходить достойно звания (Еф. 4:1). Но в чем оно? Опять дадим слово ему же. Мне, наименьшему из всех святых, дана благодать… благовествовать… неисследимое богатство Христово, и открыть всем… домостроительство тайны, скрывавшейся от вечности в Боге, создавшем все Иисусом Христом… в Котором мы имеем дерзновение и надежный доступ чрез веру в Него… чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть… что широта и долгота, и глубина, и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам ИСПОЛНИТЬСЯ ВСЕЮ ПОЛНОТОЮ БОЖИЕЮ. А Тому, Кто действующею в нас силою может сделать несравненно больше всего, чего мы просим, или о чем помышляем… слава… от века до века (Еф. 3:8–21).

Итак, наше звание и призвание — стать сынами Бога и Отца, чрез Единородного и Единосущного, Предвечного и Безначального Сына Его, и носителями ВСЕЙ ПОЛНОТЫ Божией (ср.: Ин. 16:27; 17:21–26).

Продолжу говорить о некоторых других явлениях, которых никак не мог бы ожидать, будучи таковым, как я есмь. Не раз мне было дано созерцать Божественный Свет. Нежно объятый им, я бывал полон неземной любовью. В некоторых случаях внешний мир терял свою материальность и становился невидимым. Происходившее со мною принадлежало иному плану бытия. Когда же недоведомым мне образом восстанавливалось обычное мироощущение, тогда тонкая печаль проникала в душу в связи с возвращением в плотскую жизнь.

Иногда мне приходила мысль, что я мог бы не возвратиться; молитва из временной может стать вечным состоянием души. Видение Света непременно слито с воскрешающей нас благодатью, и покинуть землю в таком состоянии есть благословение. Мы знаем из Жития преп. Серафима Саровского, что он скончался во время молитвы: душа его оставила тело еще не мертвое: он держал в руке горящую свечу. Честна пред Господом смерть преподобных Его (Пс. 115:6). Не такою ли смертью должны все мы переходить от этой жизни? Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое, и верующий в Пославшего Меня ИМЕЕТ жизнь вечную; и на суд НЕ ПРИХОДИТ, но перешел от смерти в жизнь (Ин. 5:24). Истинно, истинно говорю вам: кто соблюдет слово Мое, тот не увидит смерти вовек (Ин. 8:51).

Молитва есть энергия особого порядка: она есть слияние двух действий: нашего — тварного, и Божьего — нетварного. Как таковая, она и в теле, и вне тела; вне даже мира сего, пространственного и временного. Когда мы в благом ужасе от видения святости Бога и в то же время в отчаянии от нашего крайнего недостоинства такого Бога, то молитва становится могучим порывом духа, разрывающим тесное кольцо тяжелой материи. Наше данное тело должно «одухотвориться» (ср.: 1 Кор. 15:44) и стать способным следовать за духом, в его, духа, последнем напряжении. Тело биологическое, «плоть и кровь», не в силах следовать за духом в его всецелом устремлении к вечному Богу (ср.: 1 Кор. 15:50). Наше (духовное) жительство на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе все (Фил. 3:20–21). «Итак, если мы (духовно) воскресли со Христом, то (естественно) ищем горнего (небесного), где Христос сидит одесную Бога» (ср.: Кол. 3:1).

О, этот дар молитвы! В своем порыве к возлюбленному Богу-Отцу — она ненасытна; чрез нее вступаем мы в иной образ бытия, не пространственно, но качественно превосходящего сей мир. Не опьяненным воображением возбужденная, ни рассудочной философией руководимая — душа ищет путей там, где нет путей. Некая внутренняя интуиция движет ее, душу, связанную невидимыми, но нерасторжимыми цепями «закона греха»; нерасторжимыми нашими собственными усилиями, но лишь действием Вседержителя-Бога, Спасителя нашего. В каком образе может быть представлена борьба души за свое освобождение? Напрашивается аналогия с телом, которое при несносных болях все приводится в движение, пытаясь уклониться от болей; подобно сему «движется» душа в молитвенном плаче, чтобы преодолеть свою боль, соединившись с Богом.

Господь сострадает нам и часто приходит скоро; но бывает и обратное: все призывы остаются как бы неуслышанными; душа в беспредельности словно повешена над бездной, и страшится, ибо Бог представляется совершенно недостижимым: Он вне всего сущего. Ум не находит слов, которые смогли бы достигнуть «далекого» Престола. Без слов, беззвучным криком молится душа в пустыне мира. Где-то в глубинах ее все же таится надежда... Проходит туча богооставленности, и снова восходит солнце.

Из моего опыта могу сказать: есть два рода отчаяния: одно — чисто негативное, губящее человека духовно и затем телесно. Другое — благословенное. О нем я и не перестаю говорить. Через отчаяние сего порядка пришло ко мне возрождение во Свете. Мне совсем не легко исповедать пред людьми о излившемся на меня благоволении Всевышнего. Я никогда не мог понять, почему так со мною! Таким, как я есмь? Сначала незримый для меня Свет дал мне увидеть мой внутренний ад; затем и весь тварный мир в его временном бывании, в его подверженности умиранию. Я носил в себе это страшное видение долго, долго. Я бывал подавлен абсурдностью всего в этом мире, исполненном страданий, убивающих всякую возникающую жизнь. Но, как сие ни странно, новая жизнь стала биться внутри стократно: молитва непрерывным потоком заливала сердце, увлекая за собою и ум; часто с возрастающей силой; иногда же настолько, что исторгала мой дух в бездонность иного пространства, не похожего на то, что мы воспринимаем обычно. В одно и то же время я бывал сведен до ничтожества и вместе с тем получал не поддающийся учету опыт углубленного мировидения, и даже прикосновений к вечности.