Василий Розанов - Среди обманутых и обманувшихся

Медицинский совет, согласно предложению г. министра внутренних дел, рассмотрев дело и прошение Ш-вой, пришел к следующим выводам: освидетельствования в невинности женщин требуют точных познаний (?!!) как медицинских наук, так и опытности в приемах, что не преподается при обучении повивальных бабок, а лишь усваивается врачами, и то специалистами-акушерами; а потому просьба Ш-вой не может быть уважена и освидетельствование должно производиться в медицинской конторе, по предварительном удостоверении полицейского чиновника в ее личности. Чем это дело окончилось — неизвестно».

Как вам, читатель, нравится эта страница из «истории христианского милосердия»? Один из блестящих преподавателей Московской дух. академии вот-вот почти только что кончил пространное и изящно написанное рассуждение, проводящее сравнение между «языческою и христианскою любовью», как выражена первая в «Симпосионе» Платона и в 13-й гл. 1-го «Послания к Коринфянам ап. Павла»:

«Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая, или кимвал звучащий.

Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто.

И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, — нет мне в том никакой пользы.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится.

Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла.

Не радуется неправде, а сорадуется истине.

Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

Ученый профессор нашел в этих словах внутренний ритм, — и разлагает его в стихотворение: гимн христианской любви, неслыханной, новой, впервые принесенной на землю в этой красоте выражения, всемирности охвата, небывалой силе полета. «Любовь долготерпит», «все покрывает». Впрочем… я должен спрятаться, как мышь, перед одушевленным профессором. Он мне скажет: «Вот! вот именно! Варвара Ш. и обязана была, по этому завету любви, все покрыть и все перенести в своем муже: он, правда, до женитьбы предан был пороку Онана и впал в мужское бессилие, так что три года только грелся около ее молодого тела, ну, и кой-как раздражал ее. Что делать, любовь вседолготерпит; даже любовь на все надеется, и, может быть, лет через двадцать вернется к нему мужеская сила… Итак, через двадцать лет, может быть, он и достигнет супружеской цели, и даже, может быть, у них родится ребеночек. В предвидении чего ей собственно и отказано было в прошении, столь же мудро, как и человеколюбиво».

Да, «она должна», «они должны», «вы должны». А «мы»??! Мы??! ((Ничего не должны! Она (жена) «долготерпит» и «верит»… А «мы»? «Не верим даже трем акушеркам: так трудно, так научно трудно различить сохранение и несохранение признаков девства, что лишь четыре члена ученой комиссии, непременно мужчины, — могут нас достаточно удостоверить, что в точности это девица, а еще не супруга».

И вот, начинаешь искать «признаков любви» в Талмуде даже. Нет, послушайте: ведь это (см. выше выдержки) в самом деле забота, и уже не словесная, о самих брачащихся, а не о «нас», благодетельно «скрепивших брак». Муж может оставить, забыть жену: вот ему правило — не долее как на две недели. Иначе он перестает быть ее мужем, т. е. если он хочет сохранить ее как жену — то и не должен именно как жену оставлять иначе как на самый краткий срок. Кончились «отхожие промыслы», где муж три года живет в Питере, а жена — в деревне: бери с собою в отхожий промысел, если ты ее любишь; а ведь не отправившись-то в «отхожий промысел», он ее еще любит, хоть по привычке, да и дети есть? Вот этим простым законом, заботливым, и обрублено развращение «в Питере» всех, уходящих в «отхожие промыслы», да и предупреждено столь часто вызываемое таким отходом «распадение семьи». «Развод»-то дан у них (евреев) свободно: но так обставлен весь брак, что его не захочется взять, что сохранится любовь. Побродим еще по примерам и отыщем жемчужины христианской любви. Вот не хотите ли прочесть фактическую иллюстрацию «Семьи православного христианина» (все вспоминается книжка А. Рождественского):

«Запрос в редакцию „Церковного Вестника“:

От мужа, 18 лет тому назад (18 лет!), ушла жена и живет в городе „зазорно“; муж, желая развестись с нею, начал дело о разводе, представив несколько свидетелей (слушайте!) ее зазорной жизни; но в иске ему отказано по отсутствию свидетелей-очевидцев прелюбодеяния (т. е. „видевших в самый момент“), что навело на него великое уныние. Нельзя ли как-нибудь вновь начать дело о разводе и добиться благоприятного развода?»

Это, заметьте, обращается в глубоком бессилии, растерянности — человек едва ли образованный — в печатный орган Петербургской духовной академии. Чувствуются слезы несчастного сироты мира, темного, незрячего, к ученым. «Я в браке ничего не понимаю. Я — сирота. Меня оставила 18 лет жена. Что мне делать?»

«Ответ редакции: По всей вероятности, собранные им свидетельства, помимо отсутствия очевидцев (как темна речь, я ничего не понимаю), отличались недостаточною убедительностью. Поэтому ему следует озаботиться пополнением числа (?? Сколько же? — В. Р.) их и затем вновь попытаться начать дело, с обжалованием неосновательного, по его мнению, отказа в разводе в Святейший синод» («Церковный Вестник», рубрика: «В области церковно-приходской практики», N 30 за 1901 г.).

«Умыли руки»… Что бы проф. Бронзову, автору «Нравственных идей в XIX веке», не заняться разбором «Гимнов христианской любви» опять же сквозь призму этого мещанина-просителя? Почему бы г. Басаргину не посвятить фельетон в «Моск. Вед.» этому факту? Все господа ученые точно воды в рот набрали. Молчат, не ответят. «Нам некогда! Мы пишем разложение в стихотворный размер гимна христианской любви». А мне кажется, господа, что вы все — «кимвалы бряцающие»: а как о нем уже притча сказана, и давно, и притом вы ее любовно комментируете, «приводите ее в текст», «в цитату», — то глаза мира особенно искусно отведены в сторону и никогда никому не придет в голову, что вы-то именно и лишены совершенно содержания любви, да что, пожалуй, лишено любви и самое словесное основание, на котором вы поставлены и стоите, а только там высказаны разные, отводящие глаза в сторону дифирамбы любви: иначе как объяснить, что все вы до такой степени лишены любви. Стоите на льдине — и холодны; стояли бы на вулкане — были бы горячи. Это я и имел в виду, когда, кончая статью «Юдаизм», — упомянул о стеклянной любви; а мне было сделано возражение — бесфактичное.

И вот, бродишь по Талмуду, обманутый в этих «переложенных» и «не-переложенных», профессорских и редакционных, повествовательных и судебных «гимнах любви».