Алексей Лосев - Мифология греков и римлян

е) Второстепенные римские поэты представлены достаточно полно в пятитомнике Беренса «Poetae latini minores». Материалы здесь довольно скудные. Видно, что Аполлон очень мало интересовал римлян в художественном отношении.

В своей астрономической поэмке «Aratea» (Аратов род) Цицерон ни разу не упоминает имени Аполлона. В поэмке «Германию» он упоминается пять раз (стихи 150, 275, 553, 576, 630, 653), но все они говорят об Аполлоне–Солнце и, самое большее, — о солнечной колеснице, катящейся по небу. Остальные тексты из I тома почти все тоже относятся к Солнцу (фрагменты «Германика» III 25, 112, 139, а также XII 22). Прочие тексты из I тома трактуют Аполлона как покровителя искусства (И 426; VI 35; XV 167—171). Кроме того, тут же помещен известный сборник «Priapea», т. е. собрание стихотворений, посвященных Приапу: упоминаются (III 1, 3) сестра Феба, (9, 7) стрелы Феба, (38, 2) вид Аполлона.

Второй том Беренса посвящен т. н. Appendix Vergilliana, т. е. тем небольшим произведениям, которые приписывались Вергилию. В них то же самое: Аполлон — либо Солнце (I 373, 402; II 40 (р. 81); IV 238; VII 9, 1), либо покровитель искусства (I 12, 36; IV 4—8; V 106—109; VII 4, 7, 9, 60).

В третьем томе, в «Латинской Илиаде», Аполлон — защитник троянцев (472, 911) и враг греков (614); приводится весь эпизод с Аполлоном, Хрисом, Хрисеидой и чумой (24—68). В конце — обращение к Аполлону (1070). В буколических стихотворениях неизвестного поэта (I 23, 32, 37) Аполлон — покровитель игры на лире и (II 35—38) символ всеобщего благоденствия. В «Эклогах» Кальпурния Аполлон трактуется в контексте музыкального состязания пастухов (IV 57, 70—72, 87, 158—160; VI 16); тут же (VII 22) «пастушеский» Аполлон, причем один из них достоин лицезреть Феба — Цезаря, в котором совмещаются черты Марса и Аполлона (84). Феб — Солнце (XXIV 9). В «Эклогах» Немезиана Аполлон опять выступает в качестве покровителя искусства (I 5, 24, 65, 82; II 54, 72), будучи не только (I 65; II 55) пастушеским и деревенским, но и (72) «красивым», покровителем стад, а также (75) тем Солнцем, которое рождает «пурпурную» зарю. В «Кинегетике» Немезиана Феб также Солнце, его лучи и свет (87, 123, 157, 179). Солнце он и у Лактанция (33, 51, 58). Приводится выражение у некоего Катона (10 и сл.): «Сила ума Аполлона движет со всех сторон этими Музами. Феб, восседая посредине, охватывает все». Читаем о пещере Апол–лоновских пророчеств (XLI 7); Аполлон — брат Артемиды Кинфии (XLII 144, 7).

В IV томе, в котором собрана римская антология, на первом плане опять–таки Аполлон как Солнце (4, 1; 75, 2; 76, 3; 79, 5; 139, 19, 25, 38, 47; 177, 67; 320, 1 и сл.; 362, 2; 369, 1; 377, 6; 420, 25, 34; 131 — 135; 138, 147, 543, 25, 32, 36). На это последнее 543–е стихотворение следует обратить особое внимание, так как оно представляет собою воспевание Феба–Солнца со всей его значимостью для времен года и космоса, со всей его живительной силой; он приравнивается здесь даже Юпитеру. Для римской литературы это редкость, поскольку приведенные сейчас нами тексты из римской антологии, хотя и содержат некоторые поэтические приемы или риторические обороты, все же, однако, поражают своей трафаретностью и однообразием. Аполлон в контексте искусства трактуется в стихотворениях 91, 5 и сл.; 115, 2; 128, 4; 205, 3; 267; 302, 1 и сл.; 307, 91; 312, 1 и сл.; 314, 1—6. Несколько стихотворений из антологии посвящено известным уже мифам. Это стихотворение 127, 3— 6 (при рождении Гермафродита Аполлон хотел, чтобы он был мальчиком и погиб на воде). Аполлон выступает в мифе об Алкесте — 205, 11, 19, 23, 32, 50, 60, 67, 70, 81, 97; о традиционной беспомощности Аполлона с Гиацинтом говорят стихотворения 347 и 348. В стихотворениях о Дафне (352) и Марсии (353) Аполлон не упоминается; заявление Аполлона о возможности исцеления Телефа при помощи копья Ахилла — в стихотворениях 364, 7 и сл. Рассказ о романе Ареса и Афродиты, где последняя желает, чтобы Аполлона, который раскрыл ее преступление, постигла такая же неприятность, как и ее, читаем в стихотворении 205, 108 (имеется в виду любовь Аполлона–Солнца к Персеиде и любовь его дочери Пасифаи к быку). Об Аполлоне и Асклепии, связанных между собой как исцелители болезней, — в стихотворении 523, 5, об Аполлоне как исцелителе — 421, 5, 13, 18.

О клятве луком Аполлона — стихотворение 379, 11; о жертвах Фебу и отцу Лиэю (Вакху) — 207, 113 и сл.; 94, 1—6— просьба к Аполлону о деньгах. Аполлон красивый— 183, 7. Интересно четверостишие 414, в котором Аполлон и Либер трактуются как происшедшие из огня и сами огненные, причем один уничтожает мрак ночи, а другой — мрак души.

Наконец, в V томе собрания Беренса на первом месте тоже Феб–Солнце: у Намациана (I 57, 483; II 28), у Авиана (4, 11), у Драконтия (VIII 369, 467; X 4), у Прискиана (II 45, 1012; LIX 9, 42; LXXXIX). Отдельные упоминания встречаем: L 70, LIV 6, 11 (Аполлон и Музы), LIII 26 (Аполлон и Дафна), LXXXIV (Аполлон и Пан). У Драконтия Аполлон — Фимбрейский (VIII 184), пастух (206), почитается Приамом (211), (IX 100) не враждебен грекам. У Прискиана он (I 142) Дельфийский, пророк; у Авиана (22, 2) дает двусмысленные ответы и (17), будучи мудрым, смеется над жребием людей.

Таким образом, второстепенные римские поэты, собранные в пятитомнике Беренса, не вносят ничего нового в мифологию Аполлона, трактуя этого последнего весьма однообразно — как Солнце, как покровителя искусства или пастухов, если не считать двух–трех более выразительных текстов.

Везде здесь, да и вообще для всей поздней античности солнечная природа Аполлона является почти каким–то догматом. Из рассмотренных нами римских поэтов один анонимный текст об Аполлоне–Солнце в полном смысле слова можно рассматривать как резюмирующий в отношении бесконечно разнообразных мотивов, разбросанных всюду в позднеримской литературе и выражающих каждый раз какую–нибудь одну более или менее важную его черту. Приведем уже упомянутое стихотворение 543 из IV тома Беренса в прозаическом переводе А. А. Тахо–Годи:

«Когда могущественная природа разделяла вселенную и землю, само солнце дало начало дню. Оно рассеяло на небе недвижные облака и по розовому миру распространило свой лик. Еще прекраснее заблистали созвездия в своем вечном движении, ибо день без Солнца есть хаос [темное пространство]. Отсюда мы начали узнавать свет и чувствовать шафранную теплоту неба; отсюда одушевленные семена природы создают людей; потом создался весь род животных, крылатых, наземных и плавающих, что небо, что земля держит, что несет на себе вода. Потом разлилась теплота, держащая весь мир, расстилая сладостные дары струящейся, как мед, жизни.

Вместе с розовой бездной восстают обычною чредою кони, воздымая свои ноздри и выдыхая из своей груди светлое пламя. Солнце рушит мрак и, сверкая с золотисто–розового востока, рассеивает пламенеющие светы в эфирных просторах. Там, где Титан уже восходит в шафранный мир, разверзается все темное, что только ни скрывала молчаливая ночь. Вскоре засияли леса, и поля, и цветущие пашни. В те времена покоится тихое море в своей целине и реки со своими зеленеющими волнами. Золотой свет мчится сквозь трепетные волны. Вскоре, однако, натягиваются сверкающие поводья крылатоногих коней.