Алексей Лосев - Мифология греков и римлян

Третий комментатор, входящий в собрание комментаторов Вергилия, некий Проб, во многом повторяет предыдущих комментаторов, хотя он и ученее, чем они. Выступают все тот же (Вис. II 62) Аполлон, тождественный с Солнцем, все те же (62) Дафна, (106) Гиацинт, все то же служение у Адмета (Georg. Ill 1 и 34—36), построение стен, а также (I 378) Латона в Ликии. Указывается, что Кастальский источник (III 293) назван так по Касталию, сыну Дельфа и внуку Аполлона. Среди сыновей Аполлона (I 14) упоминается еще Аристей. Аполлон зовется (III 293) Мусагетом и (34—36) Кинфийским. Среди посвященных ему деревьев (Вис. II 62, Georg. II 18) опять фигурирует традиционный лавр. Дельфийский оракул (I 14, III 293) после смерти Аристея приказал возвести его в число богов. Трафаретность сообщений Проба компенсируется любопытным рассказом об одном оракуле Аполлона (II 385—389): Икар (не Икарий, как в других вариантах), аттический пастух, от чрезмерного употребления вина, только что дарованного Дионисом, опьянел и в этом виде был убит. Его собака указала путь к нему его дочери Эригоне, которая тут же с горя повесилась, а собака умерла с голоду. После этого началась чума, и девушки стали вешаться в лесах, а Аполлон для прекращения этих несчастий потребовал наказания убийц Икара и вознес на небо Икара, Эриго–ну и их собаку.

Эти поздние комментаторы любопытны для исследователя. Хотя они большею частью повторяют одни и те же установившиеся трафареты, но, знакомясь с их сочинениями, можно составить представление о восприятии Аполлона на исходе античного мира у среднего обывателя, не посвященного ни в философские тонкости, ни в религиозную реставрацию тех времен.

г) Из самых поздних латинских мифографов необходимо упомянуть еще двух, которые тоже отличаются таким же шаблонным характером.

Некий Лактанций Плацид в специальном сочинении «Содержание Овидиевых «Метаморфоз»» действительно занимается переложением Овидия, но чересчур кратким и деловым, без всяких пояснений со своей стороны. Кратко излагаются мифы о победе над Пифоном с последующим учреждением Пифийских игр (Auct. myth, lat., p. 792), об Аполлоне и Дафне (там же), Ниобе (828), Марсии (830) и т. д. Изложение Плацида отличается скудостью и ничего не дает для понимания мифологии у Овидия. Писал он, по–видимому, в те времена, когда интересовались только простым содержанием античной мифологии, не входя ни в ее смысл, ни в ее историческое значение.

В издании латинских мифографов имеется еще трактат некоего неизвестного Альбрика, относящегося тоже к неизвестному времени, под названием «Об изображении богов». Ничего нового этот трактат не дает, но он изображает богов со стороны их внешности и со всеми атрибутами. Такие резюме небесполезны. Аполлон занимает у него среди богов четвертое место (р. 901). Аполлон рисуется здесь в юношеском или даже в отроческом виде, без бороды, на голове он несет золотой треножник, в правой руке имеет лук и стрелы, в левой — лиру, под ногами у него чудовище со змеиным туловищем и с тремя головами — собачьей, волчьей и львиной — и с одним змеиным хвостом. На голове — корона с 12 драгоценными камнями. Около него лавр и летящий черный ворон — его священная птица; под лавром — 9 танцующих и поющих муз. Недалеко от Аполлона убитый им Пифон; сам Аполлон восседает между двумя вершинами Парнаса, там и Кастальский источник.

д) Из философов мы коснемся только Макробия. У него имеется об Аполлоне специальное рассуждение. Именно, в своих «Сатурналиях» он посвящает Аполлону главу (I 17), по размерам равную целому трактату. Кроме того, в другой главе (I 18), уже небольшой, Мак–робий занят интереснейшим вопросом — о тождестве Аполлона, Диониса и Солнца. Изложим содержание главы I 17 и присоединим к этому некоторые свои объяснения.

Основой воззрений Макробия на Аполлона является отождествление Аполлона с Солнцем. Такое отождествление началось не раньше V в. до н. э., в течение эллинизма неизменно укреплялось и расширялось и, несомненно, было реставрацией отдаленнейших времен хто–ническо–фетишистской мифологии. Это отождествление Аполлона и Солнца есть основная идея Макробия, педантически проводимая им решительно во всех деталях.

Вначале (5—7) Макробий выдвигает тесную связь самого имени Аполлона с Солнцем, особенно с его блеском и яркостью, и обсуждает ряд соответствующих этимологий. Он говорит о губительной силе Аполлона–Солнца, ссылаясь на философов и поэтов (Спевсипп, Клеанф, Корнифиций, Еврипид, Архилох, Гомер), связывает имя Аполлона с греческим глаголом «губить», а лучи его — с разящими стрелами (8—12). Он (13—22) с большой тщательностью излагает материал, рисующий Аполлона–Солнце также как силу, благодатную для всего мира, дающую здоровье, благополучие и вообще оказывающую всякое покровительство людям. Аполлон Алексикакос отвращает болезни (13—15). Он — целитель, Пеан, поражающий болезни так же, как некогда он убил своими стрелами Пифона (16—20). Аполлон Улиос вообще означает принцип здоровья (21—22). Однако в нем тесно переплетаются все эти губительные и целительные свойства (23). «Так и мы почитаем Аполлона, т. е. Солнце, под именем, обозначающим то здоровье, то чуму. Поскольку, однако, эта чума насылается им на преступников, постольку это доказывает, что данный бог является защитником добрых». Макробий в данном случае хорошо чувствует совмещение в Аполлоне губительных и целительных функций, хотя и понимает это узко, в связи со своей солнечной теорией Аполлона. Но, как это тоже отчетливо видно, Макробий не уберегся здесь от морализма и, конечно, тем самым извратил древнюю языческую природу Аполлона, славившегося как раз своим аморализмом.

В связи с этим Макробий выдвигает на первый план и покровительство Аполлона на войне. Аполлон — Либистнн, когда насылает на врагов чуму (24) и когда он мечет в них стрелы; и ему предназначены даже специальные игры, возвещенные Сивиллой по случаю одной из побед над врагами в период Пунических войн (27—29).

Далее Макробий, исходя из других наименований Аполлона, вновь отождествляет его с Солнцем. Так, имена Аполлона Локсий, Делий, Феб, Фанет, Фаней, Ликийский (31—41) свидетельствуют о ходе Солнца по эклиптике, о его сиянии, о его восходе ранним сумеречным утром, когда оно поглощает тьму так же, как и волк уничтожает домашних животных. Здесь наряду со своей солнечной теорией Макробий выдвигает и зооморфическую точку зрения на Аполлона и этимологически отождествляет греческие слова «свет» и «волк».

Далее, как причина, порождающая все вещи, Аполлон именуется у Макробия Отчим (42), а поскольку он питает травы и скот — Номием, Эпимелием, Поймнием, Арнокомом, Напаем (43—45).

Соединяя даже и пастушеские функции Аполлона с благотворным воздействием Солнца, Макробий и эпитет Аполлона Элелей, связанный, как мы знаем, исключительно с воинскими криками, тоже толкует так, что тут — указание на извилистый путь Солнца (46).