Алексей Лосев - Мифология греков и римлян

c) Athenag. Suppl. 32, p. 42, 18 Schw.

Нет ничего удивительного в том, что они приписывают нам то, что они сами говорят о своих богах. Ведь они их страсти показывают как мистерии. Но если бы они намеревались осуждать как ужасное свободные и безразличные совокупления, то они должны были бы возненавидеть или Зевса, имевшего детей от своей матери Реи и от дочери Коры, а сестрой воспользовавшегося как женой, или творца этих [мифов] Орфея за то, что он сделал Зевса еще нечестивее и постыднее Фиеста. Ведь этот смесился с сестрой по оракулу, желая остаться царем и отомстить за себя… Мы же…

d) Tatian. Adv. Gr. 8, p. 9, 10 Schw.

Зевс совокупляется с дочерью, и дочь от него зачинает. Свидетелями этого являются для меня Элевсин, мистический Дракон и Орфей, провозгласивший: «Закройте двери непосвященным!»

Этот большой эпос под названием «Hieroi logoi» («Священные глаголы» или «Священные сказания»), в 24 песнях, цитируемый бесчисленное количество раз неоплатониками, появился, несомненно, намного раньше неоплатоников и содержит в себе даже следы древней поэзии. Знаменитый стих: «На шестом прекратите колене строение песни» — цитирует уже Plat. Phi–leb. 66 с (встречается он и у Procl. in R. P. II 100, 23 и несколько раз у Damasc. 53, 199, 253, 278, 381). Наличие Орфеевой теогонии засвидетельствовано у Афинагора, Климента Александрийского, Иоанна Малалы, Фульгенция и др. Намекает на это же и Simpl. in Arist. De caelo I 3, 93, 11 Heib.: «Поэтому божественные мужи передали нам теогонии, объединяя множество богов в одно», а также и Масг. in Somn. Scip. I 2, 9. Часто и вообще мы находим ссылки на так наз. «богословов», под которыми надо понимать не какие–нибудь научные или наукообразные религиозные теории вообще, но почти исключительно только орфических мифологов. Об орфических Hieroi logoi знает еще Геродот (II 81): «В шерстяных одеждах грешно входить [в Египте] в храм или хоронить покойников. В этом отношении обычаи египтян согласуются с орфическими и вакхическими обрядами, в сущности египетскими и пифагорейскими: посвященному в эти таинства грешно быть погребенным в шерстяных одеждах. Об этом обычае, впрочем, существует Священное сказание (Hieros logos)». О различных Священных сказаниях сообщают Plat. Epist. VII 335 а: «Нужно на самом деле верить древним и Священным сказаниям…»; Phi–lod. De piet. 51, 2—11: «…Клейдем считает Землю матерью богов, как некоторые вычитывают это и в Священных сказаниях». То же — у Plut. Quaest. conv. II 3, 1 636 d. Из всех этих и подобных текстов можно сделать только один вывод: «рапсодическая» мифология орфиков с ее Священными сказаниями представляет собою колоссально распространенную и чрезвычайно популярную вещь, восходящую — в некоторых по крайней мере своих моментах — к довольно глубокой старине, во всяком случае не позже чем VI—V вв. до и. э.

Что касается существа «рапсодической» теогонии, то она представляет собою наиболее зрелый продукт античного мифологического мышления вообще, где каждый древний миф уже получил свое смысловое осознание, насколько вообще античность могла адекватно осознать свою собственную мифологию. Поэтому если теогония Иеронима и Гелланика производит главным образом натуралистическое впечатление, то «рапсодическая» теогония, ввиду систематического вскрытия ею смыслового содержания мифов, представляет собою замечательное явление античного символизма [62].

43. a) Damasc. Ill (I 255, 7 Rue.) (Триады)

Так что же? Разве божественный Орфей не полагает множества богов от Хроноса до первородного Фанета? Да и сам многочтимый у нас философ Платон не производит ли три свершения после единого сущего? Или, говоря то же самое, не передает ли он три божественных, взаимно различных, умопостигаемых чина? Значит, надо исследовать, как же боги и мужи, близкие по своему происхождению к богам, передали об этом свои размышления. Например, в каком виде боги передали теургам умопостигаемые триады?

b) Damasc. 123 (I 316, 18 Rue.) (Система)

Таково, следовательно, в этих так называемых орфических рапсодиях богословие, в некотором роде относящееся к умопостигаемому. Философы интерпретируют это в том смысле, что вместо единого начала всего они полагают Χ ρ о н о с, вместо двух — Эфир и Хаос, устанавливая на месте просто сущего Яйцо. И эту триаду они делают первой. Для получения второй триады они вводят бога в виде Яйца зачинаемого и зачинающего, или в виде Белого хитона [63], или Облака [64], потому что из этого выскакивает Φ а н е т. Именно об этом среднем члене в разных местах философствуют по–разному. Этот член, какой бы он ни был, они понимают как «ум», как «отца» и как «потенцию», примышляя многое другое, что уже нисколько не подходит к Орфею. Третью же триаду они мыслят в виде Метиса в качестве ума, Эрикепая в качестве потенции и самого Фанета в качестве отца. Среднюю триаду, однако, не надо полагать как трехвидного бога, уже зачинаемого в Яйце. Ведь средний член всегда представляет оба крайних члена, как и здесь одновременно— и Яйцо, и трехвидного бога. Именно, ты видишь, что, в то время как Яйцо есть то, что объединено, трехвидный или по существу своему многовидный бог есть то в умопостигаемом, что пребывает в расчленении; средний же член с точки зрения Яйца находится в объединении, с точки же зрения бога — уже в расчленении, а в целом является [только еще] расчленяемым. Таково обычное орфическое богословие.

44. a) Procl. in Crat. 396 b, с (p. 59, 14 Pasqu.) (Хронос как абсолютная причина Всего)

Некоторые отождествляют Кроноса (Cronos) за его свойства неделимости, единичности, отцовства и благотворения в умозрительном с единой причиной Всего. Они это говорят неправильно. Ведь он только соответствует ей, [но не есть она сама], как и Орфей называет Время первой причиной Всего, почти созвучно с Кроносом. А богопреданные изречения [De or. Chald. 16 Кг.] характеризуют это божество словом «просто» [«сразу»], говоря «просто запредельно», ибо «просто» родственно со словом «одно».

b) Procl. in Crat. 396 с (p. 66, 28 Pasqu.)

Орфей многим воспользовался в области мифов, и все бывшее прежде Урана вплоть до первопричины он выразил при помощи имен, и само неизреченное, вышедшее из умопостигаемых еданичностей, он нарек Временем, потому ли, что оно — причина, предсуществовавшая всякому возникновению, или потому, что он излагал становление действительно сущего, — чтобы указать его порядок и превосходство целого над частичным, чтобы соотношение по времени было тождественно с соотношением по причине, как бытие с упорядоченной эманацией.

Ср. in Parm. 141 а (VII р. 1224, 33) и in Tim. 28 b (I 280, 22), 30 a (I 385, 28).

c) Procl. Plat. Theol. I 28, p. 68, 2

Ибо у орфиков поэтому первопричиной и называется Время.

d) Syr. in Arist. Met. II 4, p. 1000 a 19 (43, 23 Kr.)