Алексей Лосев - Мифология греков и римлян

Но каждый момент истории отнюдь не является чем–то изолированным и плоским; он содержит в себе известного рода рельеф, указывающий как на прошлое, так и на будущее. Каждый исторический момент всегда есть некоторого рода комплекс прошедшего, настоящего и будущего, в котором происходит борьба старого и нового. «Да кто же не знает, — указывал В. И. Ленин, — что если рассматривать какое угодно общественное явление в процессе его развития, то в нем всегда окажутся остатки прошлого, основы настоящего и зачатки будущего?» (Сочинения, т. I, стр. 162.).

Также и в каждом мифе необходимо отыскивать как рудименты, т. е. остатки прежних эпох в той или иной степени своей интенсивности, так и ферменты того нового, что возникает в дальнейшем развитии данного мифа. Изучение рудиментов уже давно не является в мифологии новостью. Однако случайное и неметодическое указание рудиментов, особенно вне всяких исторических связей, практикуемое в буржуазной науке (да и то далеко не всегда и с постоянными оговорками), в крайнем случае может приводить только к подбору сырых материалов. Поэтому понимание мифа как живого отражения живой человеческой практики только и может дать правильную картину исторического развития античной мифологии, в которой исследование рудиментов и ферментов должно занять первое место среди всех других научных установок.

Каждый античный миф представляет собой исторический комплекс разного рода мотивов прогрессивного и регрессивного характера. Необходимо исследовать в каждом мифе ведущую прогрессивную тенденцию и сопровождающие его рудименты, остающиеся в нем в том или ином виде от самых разнообразных предыдущих ступеней его развития, действующих в нем с самой разнообразной интенсивностью и данных в самых причудливых сочетаниях и переплетениях.

Следовательно, во–первых, надо раскрыть отражение социальной действительности в центральном содержании мифа, в его, так сказать, ядре, или зерне. Во–вторых, выявить разного рода второстепенные мотивы, окружающие центральное содержание мифа в виде тех или иных оболочек, слоев или вообще сопровождающих моментов разной степени древности, т. е. так называемые его рудименты.

2. Ядро мифа как орудие развития и борьбы. Центральное содержание мифа есть всегда как бы фокус, или точка пересечения самых разнообразных социальных сил. Уже по одному такому мифическому ядру можно видеть предшествующую ему часто огромную историческую перспективу. Центральное содержание, ядро мифа, есть узел, и порой весьма сложный, разнообразных социальных отношений, и распутывать его часто бывает нелегко. Всякий миф есть такое построение, в котором сконденсировано и дано в виде одной напряженной равнодействующей силы целое множество самых разнообразных исторических продуктов и образований. Мы понимаем миф как результат целого ряда эпох и орудие развития и борьбы.

3. Мифы в их историческом развитии. Возьмем такой миф, как порождение Зевсом Афины Паллады в полном вооружении из своей головы, после того как он проглотил свою забеременевшую супругу Метиду. Здесь мы увидим остатки фетишизма и каннибализма, предшествующие развитому патриархату, и свидетельство о патриархате, т. е. о примате мужского индивидуума над женским, и символику мудрости верховного божества, и, наконец, гротеск позднейших времен свободомыслия на границе развала общинно–родовой формации и начального периода греческой классики. Ядро этого мифа — целый комплекс и фокус самых разнообразных исторических эпох, начиная с дикого матриархата и кончая эстетикой поздней греческой цивилизации.

Возьмем образ критского Минотавра. Этот Минотавр — человек с бычачьей головой. Уже одно это заставляет отнести происхождение данного образа к тем временам, когда человек мало и плохо отличал себя от животных, т. е. ко временам раннего матриархата. Но вот этот Минотавр изображается со звездами и сам носит название Звездного. Значит, здесь перед нами уже огромное космическое обобщение. Далее, этого Минотавра убивает Тезей, один из самых крупных представителей греческого героического мира. Тут перед нами уже период героизма; а героизм в мифологии никак не мог появиться раньше выдвижения мужского индивидуума в социально–политической практике первобытного общества, т. е. никак не раньше периода патриархата. В довершение всего изобразительное искусство на Крите дает нам указание на то, что Минотавр был просто маской и театральной костюмировкой. А это свидетельствует о том, что Минотавр понимается уже как сценический персонаж, как театральная условность.

О том же говорит и миф о похищении Европы Зевсом в образе быка. Уже наличие разных вариантов этого мифа указывает на различные периоды образования этого мифа. Там, где Зевс является просто быком, очевидно, мы имеем дело с эпохой древнего зооморфизма, т. е. с весьма ранним периодом родового общества. Но другие источники говорят, что сам Зевс не есть бык, но только превращается в быка для похищения Европы. Очевидно, здесь дальнейшая ступень в развитии животной мифологии. Третьи источники говорят, что Зевс даже и не превращается в быка, а только для похищения пользуется неким быком. Далее, потомством Зевса и Европы являются такие критские герои, как Минос и Радамант. С их именами связаны многочисленные историко–политичес–кие, историко–военные и историко–моральные представления. Перед нами тут, несомненно, уже период героизма, т. е. патриархата с очень сильными остатками магизма, зооморфизма и вообще стихийно–природной мифологии. И таких исторических моментов в данном мифе можно найти еще немало. Стоит указать хотя бы только на рафинированное и утонченное изображение брака Зевса и Европы в позднейшей античной литературе, которое несет на себе все признаки античного декаданса. Или стоит только обратить внимание на то, что Европа — дочь финикийского царя и что, значит, здесь в мифе отражены какие–то критско–финикийские отношения (поскольку этот брак совершается именно на Крите). Братья похищенной царевны разыскивают ее в разных направлениях, а один из них, Кадм, появляется в европейской Греции, в Фивах, где убивает дракона, основывает город и становится родоначальником многочисленных фиван–ских героев. Это отражение европейско–азиатских отношений в середине II тысячелетия до н. э. Словом, рассматривая миф как результат ряда эпох, с точки зрения разработки мифологии в связи с историей народов, приходим к выводу, что перед нами сложнейший исторический комплекс: в одном образе живая летопись тысячелетней исторической жизни.

Так понимаем мы центральное содержание всякого мифа с точки зрения развития и борьбы, или, что то же, как результат целого ряда исторических эпох.