Серафим Звездинский - Житие, проповеди

Второе видение было блаженному Онисиму незадолго до закрытия Дивеева во время всенощной. Вдруг он громко и горько зарыдал на весь храм. "Что это ты, Онисинька?" — "Об обители плачу, душенька", — говорил он.

8-го сентября, престольный праздник обители — Рождество Пресвятой Богородицы — прошел благополучно, но под 9-е сентября разразилась буря.

Ночью внезапно в кельи ворвались вооруженные люди. Владыке приказали одеться и увезли… До рассвета никому не разрешали выходить. На рассвете сказали, что вл. Серафима и вл. Зиновия, матушку игуменью, всех старших сестер и духовенство под конвоем отправили в Арзамас, в тюрьму. Горько плакал Онисинька по "Сафиме". Сестры ходили растерянные. Все кончено, начинается что-то новое, но если с Богом, то ничего не

99

страшно, Господь силен по скорби вновь прославить Дивеево, если будет угодно Его воле. Духовные чада поехали за владыками следом. Насквозь промокшие под сильным дождем, догнали арестованных на постоялом дворе. К ночи должны быть в Арзамасе, — говорили конвоиры. Слова Марии Ивановны сбылись в точности: владыка Серафим выехал из Дивеева на одной с матушкой игуменьей лошади в тарантасе, а за кучера — вл. Зиновий и милиционер.

13-го сентября вечером под Воздвижение, когда во всех храмах выносили Животворящий крест Христов для честного ему поклонения, стояли мы в ожидании у ворот Арзамасской тюрьмы, — продолжает рассказ о скорбном пути епископа Серафима его духовная дочь. — Готовился этап владык и матушки и всех дивеевских заключенных: их отправляли в Нижний Новгород. Ворота отворились, узников привели в контору. Здесь кроме владык и матушки игуменьи были еще и другие лица, среди которых — некто Николай Арсеньевич, брат временно бывшего в Дивееве священника.

Нам разрешили взять в городе извозчиков, чтобы довезти арестантов до вокзала. Моросил мелкий дождичек. В поезде посадили в обычный вагон, приказав очистить несколько соседних купе. В вагоне игуменья попросила перебинтовать отекшие ноги. Вдруг Николай Арсеньевич разразился страшными ругатель-

100

ствами на владык и матушку. Узники молчали, предав молитве свои сердца. А одна из сестер говорила потом, что будто сам преподобный Серафим незримо присутствовал среди святых изгнанников, благословляя и укрепляя их.

В Нижнем Новгороде, на шести извозчиках, направился этап к Дивеевскому подворью. Народ недоуменно созерцал такое шествие: шесть извозчиков, на каждом по конвоиру и — духовные узники…

Затем — опять НКВД. Дежурные, венгры, встретили сурово, пересчитали узников, позвонили по телефону и увели арестованных.

***

В Нижнем Новгороде встретили близких людей. Здесь, напротив подворья, жила раньше сестра владыки Анна Ивановна; ее помнили и у всех осталась о ней добрая память. Подруга ее, соседка по дому, Анна Алексеевна Никишарова и дочка ее Валя бывали у владыки еще в Дивееве. Обе радушно и ласково приняли спутниц, читали письма Анны Ив. о своем брате и владыкины к ней письма, которые Анна Ив. оставила у себя на сохранение. Дочка нижегородского протодиакона и ее тетя, знавшие владыку, передавали ему передачи. Скоро дошли из тюрьмы известия о том, что начались у владыки опасные приступы печени. Узнали мы об этом отчасти и от тюремного врача, которого

101

вызывало НКВД к заключенным, — пишет Анна, — а он был близко знаком с дивеевскими. Мы решились хлопотать, и я подала заявление с просьбой отпустить на поруки больного отца. Это было 24 сентября утром, в канун преподобного Сергия Радонежского. Вечером вдруг прискакал верховой, требует Патрикееву, т. е. меня. Повестка — явиться в НКВД к семи вечера. Замолилась я. Вдруг, думаю, вместо пользы, какой вред учинила. В девять вечера меня позвали наверх, здание все было пустое. Привели в комнату, маленькую, светлую. Сидит начальник. Принялся расспрашивать, то ключи доставал, то убирал их, как будто хотел отвести куда-то, запереть под замок. Долго мытарил, лихо испытывал. А потом предложил доносить, но понял, что не на ту напал, прикусил язык. "Завтра, — сказал, — придите к 10 утра, мы вам его освободим". Я не верила счастью, казалось, не доживу до утра. В 9 часов зашла в храм великомученицы Варвары, а затем взяла извозчика и была около 10 часов в НКВД. Меня опять позвали наверх. Не велели рассказывать, о чем вчера говорили, и сказали, что сейчас освободят отца. Я стояла у парадного. Вижу, что ведут под конвоем вл. Зиновия и вл. Серафима. "Куда нас ведут?" — спросил наш владыка. "На свободу", — ответила я радостно. Он не мог поверить. "Вот и лошадку вам приготовили. Сейчас поедете на свободу". Начальники выдали документы, владыке

102

Зиновию вернули очки, еще что-то и отпустили. Радости нашей не было конца. Преп. Сергий утешил нас безмерно. К вечеру освободили и мат. игуменью, тоже совсем больную.

4 октября 1927 г. опять явился вестовой из НКВД и объявил, что владыку требуют в учреждение для отправки в Москву. Новость неожиданная. Наутро святители отправились в НКВД, где им выдали документы — ехать в центр. А вечером мы уже вместе сидели в поезде. Когда приехали и снова искали пристанище владыка с горечью признался, что легче успокоиться навеки, чем так скитаться. На Влахернском подворье нас приветили, обогрели и утешили. А на другой день оба святителя прошли в учреждение. Их пригласили Тучков и Коз. Предложили: "Вот вы, архиепископ Зиновий, и вы, епископ Серафим, поезжайте, управляйте епархиями. Побывайте у митр. Сергия, приходите, договоримся, и поедете". "Я морально не могу", — ответил вл. Зиновий. — "Я тоже не могу, по болезни", — ответил вл. Серафим. Тогда в течение 24 часов уезжайте из Москвы и — подальше". "Я — в Муром", — сказал вл. Зиновий. "А я — в Меленки", — сказал вл. Серафим. "Опять будете рядом, — заметили собеседники, — ну что же! Поезжайте, только тише живите".

Часов около семи были оба в Сокольническом пер. у митр. Сергия. Вл. Серафим

103

подал прошение освободить его от управления Дмитровскм викарством по болезни, такое же прошение подал и вл. Зиновий — освободить от управления Тамбовской епархией. "Что это? — спросил митр. Сергий, — протест? Несогласие с Синодом? Нежелание договориться? А знаете, что митрополит Петр за свою несговорчивость поехал в "Хе" — в Заполярье, а вы будете не в "Хе", а в "хе-хе-хе". "Ну, что бы то ни было, а морально мы неспособны на что-либо другое. Мы с митрополитом Петром солидарны". Тяжелое впечатление произвело на владык присутствие безмолвно сидящего молодого еп. Сергия; он только слушал, но, казалось, что он здесь больше имел власти, чем митрополит.

Дмитровцы быстро узнали новое местопребывание владыки и устремились к нему. Приезжали в Меленки пастыри дмитровские и московские, приезжали духовные чада, монашествующие, бельцы, старцы, девы, отроки. Приток посетителей увеличивался день ото дня. Извозчики выезжали за архиерейскими гостями, довозили до места, привыкли к тому, что ежедневно есть пассажиры и в обратный путь. Шли странники и пешком, — богомольцы, детки владыки Серафима — и "никтоже тощ и неутешен от него отыде". Со всяким отдельно побеседует, всякого выслушает, не выговорит, не упрекнет, не подосадует на усталость или недомогание.