Дионисий Ареопагит - Сочинения (с толкованием Максима Исповедника)

Пошел, возможно, впереди пророка, а возможно, прежде, чем больший ангел подошел к нему.

Он хочет показать, что и в ангельских порядках первые возвещают Божью волю вторым. «Плодовито» же — вместо «вполне» — из Иезекииля (Зах. 2–8).

Прекрасно сказал Господь у пророка Иезекииля: «Отделите грешников от праведников» (см. Иез. 9:3): это ведь и в Евангелиях Он, оказывается, сделал, когда отделил овец от козлов (см. Мф. 25:32–33). Вот, и в этом Ветхий Завет согласуется с Новым.

Об облаченном в подир, или хитон, ангеле. Заметь, что у ангела, которому было повелено накладывать знак, подиром был хитон, и был пояс вокруг чресел, — одежда, подобающая священнику. У других ангелов были в руках секиры, что указывает на некую карающую силу. Так что отсюда мы понимаем, что ангелы изображаются в виде, соответствующем делу, которое им предстоит совершить; и мы должны осознать это применительно к серафимам, херувимам и другим силам, — что они имеют облик, соответствующий их чину. Ведь те, которые поют «трисвятой» гимн, представляются многоликими (см. Ис. 6:2), и Слово поясняет, что их гимн неумолкаем, продолжителен. Так же и о прочих разумей.

Заметь, что этим было провозвещено божественное произображение — наложение верным на челе животворного знамения для спасения от губителя. Но тогда это было приказано делать ангелам в облике священников на челе у неповинных, — пояс и одежда, до ног сходящая, указывают ведь на священнолепный облик священника, — ныне же мы сами, изображая у себя, верных, на челе крестное знамение, избегаем врага. Вот и другое сходство Ветхого Завета с Новым. Заметь, что таковы суть троичные чины умопостигаемых сил. Первая триада: престолы, затем херувимы, потом серафимы. Вторая триада: господства, силы, власти; они и средними называются. Третья триада: начала, архангелы, ангелы. Общим же именем все они ангелы.

Речь идет о благочинии вторых по рангу по отношению к высшим.

Заметь, что и Гавриил — не из высших сил, но из подчиненных.

Заметь, что подражанием высшей, таинственной иерархии является то, что совершается сегодня в Церкви. Ведь и священники накладывают печать животворящего креста на приступающих к таинству, чтобы отделить тех от неверных и чтобы те избежали врага. А кроме того сохраняется и такое правило в святой Церкви: что повелено делать иподиакону не делают меньшие; и что делает священник не делает диакон; и, просто сказать, каждый имеет подобающую ему службу. Общим же именем все они называются причетниками и церковнослужителями, — как и ангелы ангелами. Отсюда следует понимать, почему божественным Стефаном сказано: «Вы, которые приняли закон при служении ангелов и не сохранили» (Деян. 7:53).

Самого началотворного Начала сверхсущественное чиноначалие проявляет этот чин начал.

Речь идет о порядке архангелов и о том, что он являет.

Заметь общее правило, — что всякая иерархия имеет первые, средние и последние силы, то есть — три троичных чина.

Написано «и святейшими». Заметь, как божественные архангелы общаются с теми, кто перед ними и после них.

Заметь, что чин ангелов последний и ближайший к миру. Последний троичный чин: начала, архангелы, ангелы.

Заметь, что последний чин небесных сил более достоин называться ангелами как наиболее близкий к людям, через каковой люди и научаются божественному.

Заметь, что первая триада священноначальствует второй, вторая — третьей, а третья — священниками среди людей и наблюдает за тем, что они совершают.

Заметь, каким образом получается, что одни иерархии более сокровенные, а другие более открытые.

Некоторые из нас иерархически предстательствуют. Обрати внимание на свидетельство Даниила, а именно — что крайний ангельский чин стоит над нашей иерархией.

Надо читать вместе со словами «чтобы происходило по чину» — чтобы было связано «чтобы происходило по чину и от Бога» и прочее.

Почему, хотя благие ангелы приставлены ко всем народам, один Израиль познал Бога. Каждый народ имеет ведь ангела, назначенного ему, как иудеи — Михаила, какового он причисляет к последнему чину святых ангелов.

Он говорит, что это произошло не по вине приставленных ангелов, но от собственного самовольного уклонения к неподобающему.

Заметь, что каждый сам себе причина и добра и зла. Слова же «самолюбие» и «самомнение» оба являют самодовольство.

Заметь, что Бог избрал не только Израиль, но что один Израиль захотел последовать за Богом. Это ведь (и) толкование его имени указывает: «Ум, зрящий Бога». Так мы должны понимать сказанное в песне Моисея: «Стал частью Господней удел Иакова» (ср. Вт. 32:9), — что указывает на Израиль. Но Бог возлюбил ведь не только Израиль, что и апостол многократно показал, говоря: «Неужели Бог — не Бог и народов? Конечно, и народов, потому что один Бог» (ср. Рим. 3:29–30). Но Израиль первым пошел вслед за Богом; а поскольку позже отступил, и он был изгнан. Имея свободу воли, люди ведь, когда хотят, делают так, что Бог пребывает с ними.

Заметь, что и сам Израиль отступил от Бога.

Это означает, что человек свободен в своей воле.

То, о чем говорит здесь отец, можно видеть и на примере солнечного света: сквозь прозрачные вещи он проходит, а сквозь более плотные не так, — или совсем не проходит, или же слабо. То самое, на что здесь влияет различие материи, при божественном осиянии зависит от неодинаковости того, к чему склоняется свободный выбор.

Имеется в виду ошибка очей ума.

Смотри — он говорит, что мы сами причина того, как мы воспринимаем божественное осияние — или мало, или много, или совсем его не воспринимаем, — когда ему сопротивляемся, словно ожесточаясь и каменея. Но Сам Господь говорит в Евангелиях: «Может Бог из камения этого воздвигнуть детей Аврааму» (Лк. 3:8). Ведь то, что для нас трудно и невозможно, для Бога возможно.

Заметь, что в особенности то, что ясно отсюда, заставляет умолкнуть неподобающую и неспособную к различению необразованность некоторых критиков, дерзающих утверждать, что эти божественные сочинения принадлежат Аполлинарию, ни по лицам, которые упоминает автор, не догадываясь о древности этого мужа, но называя прозвание Дионисия псевдоэпиграфом, ни по тому, что он теперь говорит о себе как об обращенном из идолопоклонников, тогда как Аполлинарий не был из таковых.