Энрико Гальбиати - Трудные страницы Библии. Ветхий Завет

62. Оставив на время текст Св. Писания, мы можем поискать в праистории каких-нибудь указаний, которые помогли бы нам обозначить хронологические рамки потопа. Эта проблема, интересная сама по себе, тесно связана с предыдущим вопросом. В самом деле, потоп, истребляющий все человечество, будет тем более правдоподобен, чем ближе эпоха потопа окажется к моменту возникновения самого человечества.

Если мы рассмотрим схему наиболее достоверных данных праистории, то мы будем поражены тем пробелом, который обнаруживается между средним палеолитом (мустьерская культура и близкие к ней) и новым или верхним палеолитом. Это настолько очевидно, что некоторые итальянские авторы (вслед за У. Реллини) проводят четкую границу между новым палеолитом и средним, называя последний миолитом, присоединяя его к мезолиту, как его первую фазу, и утверждая, кроме того, что он ближе к неолиту, чем к палеолиту [209].

Человек среднего неолита (неандерталец) совершенно исчезает вместе со своей культурой (ср. пар. 51). Куда же он пропал? Люди миолита (верхнего палеолита) принадлежат к другой расе, подобной нашей: они приходят неизвестно откуда и должны занять места обитания людей мустьерского палеолита. Но новые люди заселяют только очень немногие из этих мест. Дж. де Морган [210]первым пришел к заключению, что в конце палеолита (мустьерская эпоха) громадные пространства обезлюдели, и никто больше на них не жил уже до самого неолита. По какой причине? Он предполагает череду катаклизмов, особенно наводнений, к которым привело таяние последнего ледника. Но более поздние авторы находят, что к концу мустьерского периода ледники были в стадии наступления, а не отступления. Они замечают, что ниже линии ледников их наступлению соответствовал период сильных дождей, подробности которого ускользают от нас. Можно предположить, что целые племена, заключенные в пространстве меньшем, чем то, которое охватывали продвигающиеся ледники, и живущие, как все первобытные люди, в долинах, были истреблены наводнениями, вызванными непрерывными дождями. В самом деле, в эту эпоху обширные равнины превратились в озера, такие, как огромное Арало-Каспийское озеро, охватывавшее все Каспийское море, Аральское море и большое пространство вокруг. Получается так, что библейский потоп это только затронувший определенные местности эпизод более общего события, уничтожившего человечество в несколько приемов и практически повсюду [211].

По этой гипотезе эпоха потопа оказывается достаточно отдаленной для того, чтобы впоследствии была возможной расовая дифференциация, даже если допустить, что все люди, за исключением Ноя и его семьи, погибли во время потопа [212].

С другой стороны, даже если не предполагать полного уничтожения человечества — благодаря чему стало бы более понятным последующее развитие цивилизации — проясняются причины трагически всеохватного звучания библейского текста.

Видимо, это действительно была великая трагедия почти на всей населенной людьми территории, даже если в каком-нибудь отдаленном месте кто-то из людей уцелел (нравственная, в какой-то степени относительная всеобщность) и продолжилась жизнь древних человеческих рас, отличных от расы Ноя.

Все это только гипотеза, так как библейский потоп может иметь отношение и к событию, не оставившему никакого геологического следа. Это могло быть, например, большое наводнение, происшедшее в доисторическую эпоху и оставившее неизгладимое воспоминание у потомков жителей пострадавшей местности. В таком случае мы перенеслись бы в эпоху неолита или энеолита, что помогло бы объяснить постройку ковчега, но совершенно исключило бы антропологическую всеобщность. Грандиозно универсалистский тон библейского рассказа объяснялся бы впечатлением первых рассказчиков, ничего не знавших об остальном мире, а главное — литературной традицией (ср. пар. 63).

63. Теперь естественно будет провести сравнение между восстанавливаемой учеными картиной великих доисторических наводнений и той картиной, которую рисует Библия. Рассказ носит скорее отвлеченный характер: говорится о дождях и наводнениях сообразно языку того времени: «в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь…» (Быт 7,11–12). Затем говорится о постепенном подъеме и падении уровня воды и об окончательном высыхании земли, и ни о чем больше. Но мы находим и подробности, производящие впечатление слишком мелких, в особенности — продолжительность этапов потопа, о которой сообщается, как бы мы сказали, в форме «бюллетеня», и размеры ковчега Ноя.

Спросим прежде всего, какое отношение может иметь к весьма значительной продолжительности ледникового периода сообщение, что дождь лил в течение 40 дней (7, 12) или что потоп продолжался в целом один солнечный год (с 600-го года Ноя, второго месяца, семнадцатого дня, до 601 года, второго месяца, двадцать седьмого дня: Быт 7, 21; 8, 13–14).

Ответ можно найти в предыдущем параграфе, где было сказано, что библейский потоп представляет собой только частичное отображение этого долгого геологического явления; в данном случае мы наблюдаем его в определенном районе и на определенном этапе.

Для постройки ковчега необходим определенный уровень технических знаний, но это не противоречит такому объяснению. В самом деле, ковчег описывается не как корабль, но как плот, довольно длинный (около 150 метров), узкий (около 25 метров), с низкой по отношению к длине палубой (около 15 метров). Если мы вспомним, что существуют деревья, длина которых превышает и 15 метров высоты ковчега, и 25 метров его ширины, то априорно не кажется невероятным, что людям, может быть, уже наиболее передовым по уровню культуры на Востоке, удалось при большом терпении и за большой срок построить такой огромный плот.

Тем не менее, такие подробности, приведенные в Библии, не следует принимать непременно буквально, чтобы ненароком не приписать автору священной книги категорические утверждения, которых он совершенно не собирался делать.

Какие же цели ставил перед собой священнописатель в рассказе о потопе? Два наблюдения должны нам помочь ответить на этот вопрос:

Первое наблюдение подсказано нам сопоставлением с месопотамской литературой. Мы убеждаемся, что автор не первым рассказывает о потопе; за ним — древнейшая шумерская и вавилонская литературная традиция. Возможно, он незнаком с ее письменными памятниками [213], но, конечно, не может не знать такой знаменитой в Вавилоне традиции, разделявшей доисторические династии на «допотопные» и «послепотопные».