Софроний Сахаров - Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)

Хотелось Вам сказать несколько по поводу Вашего выпытывания относительно того, как Вам относиться к некоторым предсказаниям, но время не позволяет [120]. Хочу говорить в мирном и спокойном духе. Я и сейчас, по милости Божией, мирен, но все же тороплюсь кончить это письмо (полтора часа пишу).

Дай, Господи, познать Вам, что благоволящая воля Божия привела Вас в Гайжуны, к митрополиту Елевферию. Будем вместе благодарить Бога. Вам нужно побыть одному, и этого Вы не получили бы нигде в такой мере, как в настоящее время в Гайжунах. С людьми, Вас окружающими, хотя бы они и благочестивы были, не говорите о том, о чем мы с Вами беседуем.

Молитесь, дорогой отец Давид, за меня окаянного; умолите Господа и Пресвятую Владычицу помиловать меня в День Судный.

Благословите меня.

Ваш недостойный меньший брат о Господе

грешный иеродиакон Софроний

P.S. Вы очень любезны и предусмотрительны в своем предложении прислать нам (отцу Силуану и мне) деньги на почтовые расходы. Это освободит нас от необходимости выпрашивать всякий раз на марки. Только очень прошу — самую ничтожную сумму пришлите, действительно потребную на почтовые марки. Никакой другой нужды у нас нет.

Внутреннее делание — единое на потребу. О радости духовной и плотской. О выборе старца. «Стойте в вере». Об истинно великом. Об уразумении Креста и подвига веры. Начало духовной жизни — борьба со страстями. О ведении истины и духовной основе ее восприятия

Афон, 6 (19) октября 1932 г. [121]

Глубокочтимый батюшка отец Давид, возлюбленный о Христе брат мой!

Начиная это письмо, призываю на него Ваше благословение и прошу у Бога помощи мне за Ваши молитвы.

Последний месяц, от постоянного переутомления, я дошел до болезненного истощания и много страдал из-за этого. Сегодня чувствую себя несколько лучше и поэтому решил начать Вам письмо, которое смогу отправить не ранее воскресения (так как почта ходит один раз в неделю, именно по воскресным дням). Если бы я чувствовал себя здоровым, то давно написал бы Вам что-нибудь в ответ на Ваше большое письмо [122], но и теперь, к сожалению, я не чувствую себя в силах с должным настроением и обдуманностью написать Вам о некоторых труднейших вопросах, затронутых Вами в вышеуказанном письме Вашем. Во всяком случае, беру побольше бумаги и буду писать Вам, нагромождая одно на другое, надеясь, что Вы свяжете все в своем уме в одно целое.

В большом письме [123]Вы пишете: «Я большой реалист, у меня жажда подлинного бытия; я не могу жить фразами и мечтами, или же если я чувствую, что так живу по немощи или по принуждению, то мне бывает стыдно и печально». Я радовался, читая эти мысли и чувства Ваши, которые достойны мужа благоразумного.

Но удивляет меня, как же это в Вашей душе рядом с такими достойными похвалы мыслями и стремлениями уживаются совершенно юношеские движения души. В последнем письме пишете так: «Почти невозможно сосредоточиться, молиться внимательно, чувствовать , кто я такой, что я делаю здесь и прочее» [124]. Разве Вы забыли уже, почему Вы туда поехали? То есть по сознанию, что это делаете по воле Божией, о чем раньше писали. Да, и это сознание надо крепко удерживать в чувстве сердца [125]. «Чувствовать, кто я такой!» Грешник недостойный; а иначе что же можно чувствовать? Это у Вас какое — то тщеславное самолюбование; надо с этим бороться, а то мы дойдем до смешного и глупого состояния. «Что я делаю здесь?» Господь дает Вам время на покаяние, место, удаленное от суеты, покой, необходимый для молитвы и самоиспытания. Господь дал Вам и материальные средства к жизни, чтобы Вы имели возможность без излишних забот о хлебе земном все свое попечение приложить на стяжание Царства Небесного. Это и другое, подобное этому, должно сознавать и благодарить Бога за все эти благодеяния; а обращаться вниманием на рассматривание себя извне, на тщеславное самолюбование совсем не должно. За это даже каяться нужно пред Богом.

Но Вы еще не имеете ни опыта, ни даже знания о том, что же Вам делать. Вот и познайте немощь свою. Бездействие пустынной жизни Вам недоступно совершенно. Привыкли Вы к деятельности внешней, а внутренняя жизнь для Вас совсем неведома. Этому Вы должны поучиться, об этом подумать. Нам нужно привыкать внимание ума своего обращать на рассматривание сердца: что в нем делается, о чем оно помышляет, какими чувствами живет, в каком состоянии находится, то есть согласном ли с заповедями Божиими или обуревается страстями (гневом, раздражительностью, блудной страстию, самолюбием и прочим). Это постоянное засматривание в свое сердце с молитвою должно довести до того, чтобы ум с сердцем стали неразлучными. Тогда Вы познаете [126]подлинное бытие, которого жаждет Ваша душа [127]. Когда Вы ходите по лесу и размышляете, то берегитесь от мечтательности. Хорошо тогда читать устами Иисусову молитву и думать о Боге. Хорошо и тогда и в другое время изучать душу свою, наблюдая за нею.

Вы знаете хорошо, что бывает печаль «по Бозе» (богоугодная) и бывает о мире (богопротивная), также и радость или веселие бывает по действию благодати, а бывает и бессловесная (бессмысленная, ἄλογος) от врага. В последнее время я опечален именно тем, что Вы теряете серьезность отношения к делу своего спасения; повеселели Вы каким-то плотским веселием [128]; так что душа моя не хочет и говорить о том, что нам так существенно важно.

Дорогой отец Давид, простите меня за придирчивость, за то, что я ловлю Вас за каждый промах Ваш, но я это делаю потому, что в будущем (быть может, недалеком) Вы уже не найдете человека, который по чувству неложной любви укажет Вам Ваши ошибки, а это для нас так нужно (то есть когда кто по доброму чувству указывает нам на наши недочеты). Вам нужно теперь же учиться по — настоящему духовно испытывать себя, а то как мы поможем другим, которые будут просить нас научить их этому необходимому для нашего спасения деланию. Я очень хочу, и молюсь об этом Богу и Пресвятой Владычице нашей, чтобы у Вас воспиталось духовно — аскетическое чувство, чтобы не остались Вы на общем среднем уровне душевного понимания христианской нравственности.

Приложим заботу о том, чтобы в нас возрастали чувство страха Божия и сознание величия нашего звания христианского; не допустим овладеть нами бессловесной плотской веселости [129]. Нам шутить не приходится. Впереди либо спасение [130], к которому ведет узкий, скорбный, слезный путь, либо ад — к которому проложена широкая веселая дорога. Не надо распускаться, а, наоборот, покрепче препоясать чресла. Когда придет помысл: «Зачем я здесь?», то хорошо подумать о том, что не имамы зде града пребывающаго, но грядущаго взыскуем [131].