Иоанн Златоуст - Толкование на Евангелие от Матфея. В двух книгах. Книга I

5. Итак, кто не верит исцелению отрока, тогда бывшему, тот пусть верит в него на основании предсказания, ныне исполнившегося. В самом деле, предсказание прежде события для всех объяснилось знамением тогда бывшим. Потому-то Спаситель прежде изрек пророчество, а потом исцелил расслабленного, чтобы будущее подтвердилось настоящим, и меньшее – большим. Что добродетельные наслаждаются благами, а злые претерпевают несчастия, это не заключает в себе никакой несообразности, но согласно и с разумом, и с силою законов. А укрепление расслабленного и воскрешение мертвого – превыше естественных сил. И однако, к этому великому и чудному делу немало содействовал сотник, что и Христос показывая, сказал: иди, и якоже веровал ecu, буди тебе! Видишь ли, как исцеление отрока обнаружило и силу Христову, и веру сотника, и утвердило будущее? Или, лучше, все это возвещало силу Христову, потому что Он не только исцелил тело отрока, но посредством чудес привлек и душу сотника к вере. Но ты взирай не на то только, что один уверовал, а другой исцелился, но и подивись скорости, которую показывая, евангелист говорит: и исцеле отрок сей в той час, – как и о прокаженном сказал, что он тотчас очистился. Христос являл силу не только чрез исцеление, но и чрез то, что производил его нежданно и мгновенно. И не этим только приносил Он пользу, но и тем, что во время совершения чудес часто предлагал учение о Царствии и всех привлекал к нему. Даже и тем, которым Он угрожал извержением, угрожал не для того, чтобы извергнуть, но чтобы, устрашив словами, привлечь к Царствию. Если же отсюда иудеи не получали никакой пользы, то во всем виновны сами они и все страждущие их болезнью неверия. Всякому известно, что то же случилось не только с иудеями, но и с уверовавшими. Иуда был сыном Царствия и вместе с прочими учениками слышал: сядете на двоюнадесяте престолу (Мф. 19, 28), однако сделался сыном геенны. Ефиоплянин же, будучи варваром и одним из тех, которые пришли от восток и запад, удостоился венцов вместе с Авраамом, Исааком и Иаковом. То же и ныне между нами происходит. Мнози бо, говорит Господь, будут перви последний, и последни первии (Мф. 19, 30). Это сказал Он для того, чтобы как последние не предавались беспечности, как не имеющие сил возвратиться, так и первые не надеялись бы на себя, как твердо стоящие. О том же предвещал раньше и Иоанн, говоря: может Бог от камения сего воздвигнути чада Аврааму (Мф. 3, 9). Так как этому надлежало совершиться, то заранее и предвозвещается, для того, чтобы никто не смутился странностью вещи. Но Иоанн, как предтеча, говорит о том как о возможном; а Христос – как о несомненно имеющем быть, и доказывает это делами.

Итак, если стоим, не будем надеяться на себя, но будем говорить себе: мняйся стояти, да блюдется, да не падет (1 Кор. 10, 12); а если лежим, то не будем отчаиваться, но будем говорить себе: еда падали не востает ? (Иер. 8, 4). Действительно, многие, достигнув до самой высоты Неба, показав всякое терпение, живя в пустынях и не видав женщины даже во сне, но несколько вознерадев, преткнулись и дошли до самой бездны зла. Другие, напротив, из этой бездны возвысились к Небу, и от позорища и от места пляски обратились к жизни ангельской, и столь великую явили добродетель, что изгоняли демонов и совершали много других подобных знамений. Такими событиями исполнено Писание, такими примерами исполнена наша жизнь. Любострастные и изнеженные заграждают уста манихеев, которые злобу почитают неизменною, которые служат дьяволу, расслабляют руки желающих упражняться в добре и низвращают все уставы жизни. Те, которые внушают такие убеждения, не только причиняют вред в будущем, но и здесь, по возможности, все низвращают. Как кто-либо из порочных будет стараться о добродетели, когда он возвращение к добродетели и изменение на лучшее почитает невозможным? Если и теперь, когда и законы существуют, и наказания угрожают, когда многих возбуждает слава, когда ожидается геенна и обещается Царствие, когда злые осуждаются, а добрые восхваляются, – если и теперь некоторые едва решаются на подвиги добродетели, то, по уничтожении всего этого, что воспрепятствует всеобщему растлению и гибели?

6. Итак, познав коварство диавольское и то, что как указанные люди, так и те, которые силятся утвердить учение о судьбе, мыслят противно и языческим законодателям, и Божественным изречениям, и естественному разуму, и общему мнению всех людей, и варварам, и скифам, и фракиянам, и всем вообще, – будем, возлюбленные, бодрствовать и, оставив всех этих противников истины, будем шествовать тесным путем с упованием и страхом: со страхом – по причине стремнин, отвсюду предстоящих; с упованием же – потому, что Иисус предходит пред нами. Пойдем с трезвостью и бодрствованием. Если кто хотя несколько задремлет, тотчас низринется. Мы не осмотрительнее Давида, который, несколько вознерадев, низвергнулся в самую бездну греха. Впрочем, он и восстал скоро. Взирай поэтому не на то только, что он согрешил, но и на то, что он очистил свой грех. Для того написана и история его падения, чтобы ты не на падение его взирал, но удивлялся его восстанию; чтобы ты знал, как после падения должно тебе восставать. Как врачи, выбирая самые трудные болезни, описывают их в книгах и научают других способу врачевания, чтобы последние, узнав труднейшие болезни, удобнее могли преодолеть слабейшие, так точно и Бог сделал явными самые великие грехи для того, чтобы те, которые впадают в малые грехи, могли чрез то удобно исправлять их. В самом деле, если могли быть очищены большие грехи, то тем более меньшие. Итак, рассмотрим, как тот блаженный муж изнемог и как он восстал в скором времени. Какой же был образ изнеможения? Он учинил прелюбодеяние и убийство. Я не стыжусь громогласно возвещать об этом: если Дух Святой не почел постыдным изложить всю эту историю, то тем более нам не должно скрывать ее. Поэтому я не только возвещаю об этом, но нечто и еще присоединяю. Те, которые скрывают падение Давида, весьма помрачают добродетель этого мужа. И как умалчивающие о сражении его с Голиафом лишают его немалых венцов, так точно поступают и те, кто оставляют без внимания настоящее повествование. Может быть, мои слова кажутся странными? Но подождите немного, и вы узнаете, что это сказано нами справедливо. Я для того увеличиваю грех и представляю дело в более странном виде, чтобы в большем обилии приготовить врачевство. Итак, что же мне присоединить? Добродетель мужа. Это увеличивает и вину его: неодинаково ведь осуждается все во всех. Сильнии бо, говорит Писание, сильно истязани будут (Прем. 6, 6). И: ведевый волю господина своего , и не исполняющий, биен будет много (Лк. 12, 47). Следовательно, большее ведение служит причиною большего наказания. Поэтому иерей, впадающий в одинаковые грехи с подчиненными себе, не одинаковым с ними подвергается наказаниям, но гораздо тягчайшим. Может быть, вы, видя, что вина возрастает, трепещете и устрашаетесь, и удивляетесь мне, как будто бы я хожу по стремнинам; но я столько уверен в праведнике, что простираюсь еще далее. Чем более увеличу вину, тем более в состоянии буду восхвалять Давида. Но можно ли, спросят, сказать что-либо более этого? Можно. Именно: как Каин учинил не только убийство, но и худшее многих убийств, – поскольку он убил не чужого, но брата, и брата не обидевшего, но обиженного, не после многих убийц, но первый изобрел таковое злодеяние, – так и здесь преступление состояло не в одном только убийстве, потому что не простой человек учинил его, но пророк, убил не обидевшего, но обиженного, поскольку этот последний был уже обижен в то время, когда была похищена жена, и таким образом к этому преступлению Давид присоединил еще новое. Видите ли, как я не пощадил праведника и как без всякого послабления рассказал его проступки? Несмотря, однако ж, на это, я так надеюсь защитить его, что, невзирая на столь великую тяжесть греха, желал бы, чтобы здесь находились как манихеи, весьма издевающиеся над ним, так и зараженные учением Маркиона, чтобы мне совершенно заградить их уста. Они говорят, что Давид учинил убийство и прелюбодеяние. А я не только то же говорю, но и доказал, что убийство его было двойное, как потому, что убит был обиженный, так и потому, что высоко было достоинство согрешившего.