Иоанн Златоуст - Толкование на Евангелие от Матфея. В двух книгах. Книга II

Изъяснение 26, 67–27, 10. Безмерность преступления ругавшихся над Христом. – Страдания Спасителя – наша похвала. – Причина отречения Петра. – Согласие повествований Матфея и Марка об этом событии. – Бесполезность раскаяния Иуды. – Сознание преступления лишает оправдания осудивших Христа. – Преступление осудивших обличается их собственными действиями. – Против милости, приносимой от прибытков любостяжания. – Скорбь проповедника о необходимости заниматься служителям Церкви мирскими попечениями ради дел милосердия.

1. Для чего они это делали, если хотели умертвить Его? Что была за нужда в таком издевательстве? Разве та, чтобы видел ты наглый нрав их? Подлинно, как будто нашедши добычу, они обнаруживали свое исступление: порывались бешенством, совершая это торжество, с злобною радостью бросались на Него, выказывая убийственный свой нрав. Подивись же любомудрию учеников: с какою тщательностью они повествуют об этом! Здесь ясно обнаруживается их любовь к истине; то, что кажется бесчестным, они пересказывают со всею точностью, ничего не утаивают, ничего не стыдятся, но еще и за великую честь считают, – и справедливо, – что Владыка вселенной благоволил понести за нас такие страдания. Это показывало неизреченную Его попечительность и непростительную злобу тех, которые с столь кротким и тихим поступали так, как только может поступать лев с агнцем. Ничего, ничего здесь не опущено, ни с Его стороны – в кротости, ни с их-в злобе и жестокости на словах и наделе. Все это предвозвестил и пророк Исайя, так, в кратких словах, выражая это поношение: якоже, говорит, ужаснутся мнози о Тебе, тако обезславится от человек вид Твой, и слава Твоя от сынов человеческих (см.: Ис. 52, 14). Что может сравниться с этим оскорблением? На то самое лицо, увидя которое устыдилось море, от которого солнце, узревши на кресте, сокрыло лучи свои, – на то самое лицо плевали, то самое лицо заушали, били по главе, безмерно увлекаемые своим неистовством. Наносили удары самые жесточайшие, били по щекам, заушали, и к этим язвам присоединяли позор оплевания. Мало того, – громко повторяли едкие насмешки, говоря: прорцы нам, Христе, кто есть ударей Тя, так как многие называли Его пророком. Другой евангелист (см.: Лк. 22, 64) говорит, что они закрывали при этом лицо Его одеждою, то есть как будто имели пред собою человека самого бесчестного и ничего не стоящего. И не только свободные, но и рабы ругались над Ним с таким безумием. Об этих-то событиях должны мы читать Писание как можно чаще; о них слушать со всем вниманием; начертывать их на сердце нашем: все это для нас истинно честь. Этим я хвалюсь: хвалюсь не тысячею только мертвецов, которых воскресил Он, но и теми страданиями, которые Он претерпел. Об этом и Павел непрестанно повторяет, то есть о кресте, о смерти, о страданиях, о поруганиях, о поношениях, о насмешках. Он то говорит: да исходим к Нему вне стана, поношение Его носяще (Евр. 13, 13), то проповедует: Иже вместо предлежащия Ему радости претерпе крест, о срамоте нерадив (Евр. 12, 2). Петр же вне седяше во дворе, и приступи к нему едина рабыня, глаголющи: и ты был еси со Иисусом Галилейским. Он же отвержеся пред всеми ими, глаголя: не вем, что глаголеши. Изшедшу же ему ко вратом, узре его другая, и глагола: и сей бе там со Иисусом Назареом. И паки отвержеся с клятвою. Помале же приступивше стоящии, реша Петрови: воистинну и ты от них еси, ибо беседа твоя яве тя творит. Тогда начат ротитися и клятися, яко не знаю Человека. И абие петел возгласи. И помяну Петр глагол Иисусов, реченный, яко, прежде даже петел не возгласит, трикраты отвержешися Мене. Иизшед вон, плакася горько (см.: Мф. 26, 69–75). Странное и неожиданное дело! Когда Петр видел, как только задерживали Учителя, он до такой степени воспламенился, что схватил меч и отрезал ухо; а когда надлежало большее обнаружить негодование, более воспламениться, слыша такие поругания, – тогда он отрекается! Кого, в самом деле, не привело бы в ярость то, что происходило тогда? И однако, ученик, побежденный страхом, не только не показывает никакого негодования, но и отрекается, не сносит угрозы бедной, бессильной служанки. И не однажды, но и в другой и третий раз отрекается, и в короткое время, и не пред судьями, так как он был во дворе, и служанка спрашивала его тогда, когда он выходил за ворота. Не тотчас почувствовал он и свое падение. Лука говорит, что Иисус воззрел на него (см.: Лк. 22, 61), то есть он не только отрекся, но и тогда, как пел петух, не вспомнил сам по себе, а надобно было, чтоб напомнил ему опять Учитель: взор служил ему вместо голоса. Так он был поражен страхом! Марк же повествует, что петух запел, когда Петр отрекся в первый раз; потом вторично запел, когда тот отрекся в третий раз (см.: Мк. 14, 68–72), – то есть точнее пересказывает о слабости ученика и об его оцепенении от ужаса; а Марк узнал об этом от учителя своего, так как был спутником Петра. Поэтому тем более надлежит удивляться ему, что он не только не скрыл падения учителя своего, но напротив. Потому-то яснее прочих и рассказал об этом, что был учеником.

2. Но как же могут быть справедливы слова Матфея, когда он повествует, что Иисус сказал: аминь глаголю тебе, прежде даже алектор не возгласит, трикраты отвержешися Мене (см.: Мф. 26, 34), тогда как Марк, сказавши о троекратном отвержении, упоминает, что второе алектор возгласи (Мк. 14, 72)? Справедливы вполне, и здесь нет никакого противоречия. Так как петух в каждый прием обыкновенно кричит по три и четыре раза, то Марк и говорит об этом, желая показать, что и крик петуха не удержал Петра от падения и не привел ему на память обещания его. Таким образом, и то и другое справедливо. Прежде нежели петух успел кончить первый прием, Петр отрекся трижды. И когда Христос привел ему на память грех, он не осмелился плакать явно, чтобы по слезам не быть обвинену, но изшед вон, плакася горько. Когда наступил день, ведоша Иисуса от Каиафы к Пилату (см.: Мф. 27, 2). Так как они решились умертвить Его, но сами не могли, по причине праздника, то и ведут к игемону. Размысли же теперь, как они спешили, если даже в праздник совершили такое дело? Так было предуставлено свыше! Тогда видев Иуда предавый Его, яко осудиша Его, раскаявся возврати тридесять сребреники (Мф. 27, 3). Это увеличивает вину и его, и их: его – не потому, что он раскаялся, а потому, что раскаялся слишком поздно и сам над собою произнес осуждение, так как сам исповедал, что предал Его; их же вину увеличивает потому, что они, имея возможность переменить свои мысли, не раскаялись. Смотри, когда Иуда раскаивается? Когда уже совершено и приведено к концу преступление. Таков диавол: он не дает беспечным взглянуть на грех свой прежде, чем они совершат его, чтобы пойманный не раскаялся. Предатель не трогался тогда, как Иисус столько раз обличал его, но, когда уже совершено преступление, пришло ему на мысль покаяние, – пришло, но уже без пользы. Конечно, заслуживает одобрения то, что он сознался, повергнул сребреники и не устрашился иудеев; но что сам на себя надел петлю – это грех непростительный, это дело злого демона. Диавол отвлек его от покаяния, чтобы оно осталось для него совершенно бесполезным; он же и умертвил смертью позорною и для всех открытою, внушив ему погубить самого себя. Но ты можешь видеть, как истина сияет всюду, даже и в том, что делают или чему подвергаются враги. В самом деле, такая смерть предателя не заграждает ли уста осудивших Иисуса и не лишает ли их всякого предлога к бесстыдному самооправданию? Что они могут сказать, когда предатель сам против себя подал такой голос? Но посмотрим и на слова, какие они говорили. Возврати тридесять сребреник архиереем, и сказал: согреших, предав кровь неповинную. Они же реша: что есть нам? ты узриши. И поверг сребреники в церкви отъиде, и шедудавися (см.: Мф. 27, 3–5). Не вынес мучений совести. Но смотри: и с иудеями происходит то же самое, и они, долженствуя очувствоваться после всего, что испытали над собою, останавливаются не прежде, как уже совершив преступление. Грех Иуды, то есть предательство, уже совершен, – а их грех еще не совершен. Но вот когда и они кончили свое дело и распяли Иисуса, то и сами приходят в смятение. То говорят: не пиши: Сей есть Царь Иудейский (Ин. 19, 2) (хотя чего ж бояться вам, отчего смущаться, когда мертвое тело уже пригвождено ко кресту?), то берегут Его, говоря: да не когда украдут Его ученицы Его, и рекут, что воскрес, и будет последняя лесть горша первыя (см.: Мф. 27, 64). Но если ученики и скажут так, то дело можно обнаружить, если оно несправедливо. Да и как похитят те, которые после того, как Он был схвачен, не имели смелости остаться с Ним, а самый верховный еще трижды и отрекся Его, не снеся угрозы служанки? Но дело в том, что они, как я сказал, уже смущались. А что они признавали дело это законопреступным, – это показывают их слова: ты узриши.