Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Тайна Веды

Стоит только однажды уяснить для себя его значение, как сразу же объяснение ведийской мольбы о «коровах» с точки зрения материального смысла теряет под собой основание; ибо если пропавшие коровы, о возвращении которых риши взывает к Индре, это не обычные стада, похищенные дравидами, а сияющие стада Солнца, Света, то мы вправе задуматься над тем, не применяется ли тот же образ и в простой молитве о даровании «коров», где нет никакого упоминания о враждебном вмешательстве. Например, в гимне I.4.1-2 об Индре говорится как о создателе совершенных форм, который в искусстве доения коров подобен хорошему дояру, и что его опьяние нектаром Сомы поистине является «дарующим коров», godā id revato madaḥ . Было бы крайне нелепо и нелогично понимать эту фразу в том смысле, что Индра весьма состоятельный бог, а потому, когда он опьянен, щедро дарует коров. Очевидно, что как в первом стихе доение коров есть метафора, так же и во втором дарование коров является иносказательным. А если из других гимнов Веды мы знаем, что Корова – это символ Света, тогда и данный отрывок нам следует понимать в том смысле, что Индра, опьяненный нектаром Сомы, непременно дарует нам Свет.

Равным образом очевидно и символическое значение коров света в гимнах, обращенных к Заре. Заря неизменно описывается как gomatī , что безусловно должно означать «лучезарная» или «сияющая», ибо было бы странно использовать выражение «обладающая коровами» в буквальном смысле, в качестве постоянного эпитета Зари. Но образ коров несомненно присутствует в данном эпитете, потому что Уша не только gomatī , она – gomatī aśvāvatī , при ней всегда ее коровы и ее скакуны. Она творит свет для всего мира и распахивает тьму, словно коровий загон; тут мы уже бесспорно принимаем корову как символ света (I.92.4). Можно также отметить, что в этом гимне (стих 16) Ашвинов просят направить вниз свою колесницу по пути «лучезарному и златому», gomad hiraṇyavad . Более того, колесница Зари описывается как запряженная то алыми коровами, то алыми лошадьми. «Она запрягает воинство своих алых коров», yuṅkte gavām aruṇānām anīkam (I.124.11), где второе значение – «рать своих алых лучей» – ясно проступает за конкретным образом. Заря описывается как матерь коров или сияний: gavāṁ janitrī akṛta pra ketum (I.124.5), «Матерь коров (сияний) сотворила видение»; в другом месте так говорится о ее деяниях: «видение (или восприятие) забрезжило там, где не было ничего»; и вновь нам становится ясно, что эти коровы есть сияющие стада Света. Она воспевается как «предводительница сияющих стад», netrī gavām (VII.76.6); кроме того, есть стих, многое нам проясняющий, в котором сочетаются обе эти идеи, где Заря предстает «Матерью Стад, предводительницей дней», gavāṁ mātā netrī ahnām (VII.77.2). И наконец, сама Веда, словно бы желая окончательно сбросить покров образности, говорит нам, что стада есть аллегория лучей Света: «ее благодатные лучи открываются взору, подобно коровам, выпущенным на простор» – prati bhadrā adṛkṣata gavāṁ sargā na raśmayaḥ (IV.52.5). Но мы имеем и еще более убедительный отрывок (VII.79.2), где говорится: «Твои коровы (лучи) устраняют тьму и простирают Свет», saṁ te gāvas tama ā vartayanti, jyotir yacchanti [28].

Но Заря не только появляется с этими сияющими стадами, она приводит их в дар приносящему жертву; она, подобно Индре, опьяненному Сомой, дарует Свет. В одном из гимнов Васиштхи (VII.75.7) говорится о том, что Заря участвует в деянии богов, когда они проламывают твердыни, где сокрыты стада, и даруют эти стада людям: «Истинная с богами, которые истинны, великая с богами, которые велики, она разбивает твердыни и дарует сияющие стада; коровы мычат, устремляясь навстречу заре», rujad dṛḷhāni dadad usriyāṇām, prati gāva uṣasaṁ vāvaśanta . В следующем же стихе ее просят утвердить или установить для приносящих жертву «состояние блаженства, исполненное света (коров), коней (жизненных сил), несущее множество наслаждений», gomad ratnam aśvāvat purubhojaḥ . Таким образом, стада, даруемые Ушей, есть сияющее воинство Света, освобожденное богами и риши Ангирасами из прочных темниц Валы и демонов пани, а обилие коров (и коней), о котором постоянно просят риши, не может быть ничем иным, кроме богатства того же Света; ибо невозможно предположить, что коровы, дарованные Зарей, о которых говорится в седьмом стихе этого гимна, отличны от коров, о которых просят риши в восьмом стихе, – что одно и то же слово в первом случае означает свет, а во втором – физических коров и что риши тотчас же забывает используемый им образ, как только тот сходит с его уст.

Иногда в молитве речь идет не о светозарном наслаждении или лучезарном изобилии, а о сияющем побуждении или силе: «Привези же нам, о Дочь Небес, светозарные порывы вместе с лучами Солнца», gomatīr iṣa āvaha duhitar divaḥ, sākaṁ sūryasya raśmibhiḥ (V.79.8). Саяна поясняет нам, что здесь имеется в виду «сияющая пища»; но, безусловно, абсурдно говорить о сияющей пище, которую приносит Заря вместе с лучами Солнца. Если слово iṣ имеет значение «пища», то под всем выражением мы должны понимать «пища из коровьего мяса», но хотя в древности употребление говядины в пищу и не было запретным, как явствует из Брахман, все же этот смысл, которого Саяна старается избежать, дабы не оскорбить чувства индусов более поздних времен, здесь не имеется в виду (он был бы не менее абсурден, чем и первый), что подтверждается другим стихом Ригведы, где Ашвины призываются даровать нам светозарный порыв, который перенес бы нас за пределы тьмы, yā naḥ pīparad aśvinā jyotiṣmatī tamas tiraḥ, tām asme rāsāthām iṣam (I.46.6).

Из этих характерных примеров мы можем получить представление о том, насколько широко используется образ Коровы Света в гимнах Веды и с какой очевидностью он указывает на наличие в них психологического смысла. Возникает, однако, и сомнение. Даже согласившись с неизбежным заключением о том, что корова являет собою образ Света, почему мы не можем толковать его просто как солнечный свет, что, казалось бы, подсказывает нам и сам язык Веды? Чего ради предполагать наличие символа там, где есть только образ? К чему изобретать трудности двойной аллегории: корова означает свет зари, а свет зари есть символ внутреннего озарения? Почему бы не исходить из того, что риши молились не о духовном озарении, но о свете дня?

Возражений много, и иные из них убедительны. Если мы примем за факт, что ведийские гимны сочинялись в Индии и заря в них – это индийская заря, а ночь – короткая ночь южных широт, продолжающаяся лишь десять-двенадцать часов, то придется признать, что ведийские риши были примитивными людьми, охваченными страхом темноты, населенной в их представлении нечистой силой, которые не имели понятия о естественном законе чередования дня и ночи – тем не менее блистательно воспетом ими во многих гимнах – и верили, что только благодаря их молитвам и жертвоприношениям Солнце восходит в небесах и Заря появляется из объятий своей сестры Ночи. Тем не менее они говорят о непреложности правил для действий богов и о Заре, которая неизменно следует путем вечного Закона или Истины! В таком случае, мы должны предположить, что, когда риши восторженно восклицает: «Мы переправились на другой берег этой тьмы!» – то это он с таким воодушевлением воспевает обычное пробуждение на рассвете очередного дня. Или мы должны предположить, что люди времен Вед принимались приносить жертвы на заре и возносили мольбы о свете, когда солнце уже взошло. А если мы согласимся со всеми этими нелепостями, то тут же натолкнемся на ясное заявление, что только после того, как они девять или десять месяцев вершат жертвоприношение, они вновь обретают с помощью риши Ангирасов утраченный свет и пропавшее солнце. А как нам понимать постоянное утверждение о том, что Свет был явлен нашими Предками: «Праотцы сокрытый свет отыскали, истиной в своих помыслах они породили Зарю», gūḷhaṁ jyotiḥ pitaro anvavindan, satyamantrā ajanayan uṣāsam (VII.76.4)? Если бы мы встретили подобные строки в поэтическом произведении любой другой литературы, мы бы сразу придали им психологическое или духовное значение; и нет никаких оснований поступить иначе в отношении Вед.