Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Упанишады. Кена и другие

Самосущий створки врат распахнул наружу, поэтому человек смотрит наружу, а не внутрь себя, только редкие мудрецы обращаются взглядом внутрь в поиске бессмертия и лицом к лицу встречаются с «Я». Младенческий ум тянется к поверхностным желаниям и попадает в сети смерти, широко простертые для нас, но мудрый знает о бессмертии и не ищет постоянного в том, что непостоянно. Этим «Я» познает человек форму и вкус, запах и ощущение, и радость от них, что же еще здесь остается? Мудрый приходит к пониманию великого Господа и «Я», через них он видит все, что есть в душе пробужденной, и все, что есть в душе спящей, и не скорбит более. Познавший это «Я», этого Сущего, вкушающего сладость, близкого живому существу, властителя того, что было и что будет, уже не отвернется ни от чего на свете. Он знает его, кто был рожден издревле от Тапаса, кто был рожден издревле от вод и кто вошел и пребывает в тайной пещере бытия со всем сущим. Он знает ее, рожденную жизненной силой, бесконечную Мать, в которой все боги, ее, кто вошла и пребывает в тайной пещере бытия со всем сущим. Это Огонь всезнающий, и скрыт он в двух кусках древесины, как дитя во чреве беременной женщины; это Огонь, которому должны поклоняться люди, бессонно его блюдущие и жертвы ему приносящие. Он есть то, из чего Солнце восходит и во что заходит – и в нем все боги имеют основу, и никто не может превзойти его. Что – здесь, воистину, то – и в иных мирах, и что – там, воистину, согласно тому – и все, что здесь. Тот идет от смерти к смерти, кто видит здесь только различие. Пуруша величиной не больше пальца пребывает в самой сути человека и владычествует над всем, что было и что будет, познавший это более не отвернется ни от чего на свете. Пуруша размером с человеческий палец, он подобен огню без дыма, он есть Владыка того, что было и что будет, это он есть сегодня, и это он есть завтра тоже» [6].

Упанишады изобилуют местами, которые одновременно представляют собой и поэзию, и духовную философию абсолютной ясности и красоты, но никакой перевод, лишенный нюансов и оттенков значения – глубокого, утонченного, светоносного, – которые эхом отдаются в каждом слове и ритме, не может даже отдаленно передать их силу и совершенство. Есть и такие, где сложнейшие психологические и философские истины исчерпывающим образом изложены в безупречно прекрасной стихотворной форме, причем так, что они не просто становятся доступными восприятию человека, но обретают жизнь и реальность в его разуме и душе. Некоторые прозаические Упанишады включают в себя элементы повествовательности, запечатлевшие для нас в живых и ярких красках, пусть и мимолетно, сценки того поразительного времени с его напряженным поиском духовности и страстью к высшему знанию, без которых не могли бы появиться и сами Упанишады. Картины той эпохи оживают перед нами: святые, живущие уединенно в лесной тиши в готовности испытать и принять в обучение тех, кто приходит к ним за знанием, принцы, ученые брамины и знатные аристократы-землевладельцы, странствующие в поисках все того же знания, царский сын в колеснице и внебрачный сын служанки, ищущие кого-нибудь, кто нес бы в себе мысль света и слово озарения, типические персонажи – Джанака и обладающий утонченным умом Аджаташатру, Райква с его повозкой, Яджнявалкья, воитель истины, спокойный и ироничный, обеими руками черпавший земные и духовные сокровища, но не испытывавший к ним привязанности и все променявший в конце концов на жизнь бродячего отшельника, Кришна, сын Деваки, который, услышав одно лишь слово риши Гхоры, вмиг познал Вечное, ашрамы, дворы царей, тоже искавших и открывавших истину, собрания во время больших жертвоприношений, где встречались мудрые и сопоставляли свои познания. Мы видим, как рождается душа Индии, как набирает силу великий гимн зарождения, с которым вознесется она от земли до высших эмпиреев духа. Веды и Упанишады – источники не только индийской философии и религии, но всего индийского искусства, поэзии и литературы. Именно эта душа, этот темперамент, этот идеальный разум, сформированные и выраженные ими, впоследствии дали рождение великим философским системам, воздвигли здание Дхармы, запечатлели свою героическую юность в Махабхарате и Рамаяне, неустанно интеллектуализировались в классике во времена своей зрелости, породили такое множество оригинальных прозрений в области науки, достигли такого накала и богатства эстетического, жизненного и чувственного опыта, осуществили обновление своего духовного и душевного опыта в Тантре и Пуранах, излились великолепием и красотой линий и цвета, мыслью и видением, изваянными в камне и отлитыми в бронзе, находили себе все новое выражение в появившихся позднее языках, а теперь, после периода упадка, возвращаются прежними, хотя и в новых формах, чтобы вступить в новую жизнь и в новый творческий этап.

Наша дхарма подобна гигантскому дереву с большим количеством могучих ветвей и мелких веточек. Корнями это дерево уходит в глубокое знание, а ветви его широко раскинулись в сфере действия. Так же как и дерево Ашваттха, упоминаемое в Бхагавадгите, которое росло корнями вверх, эта дхарма имеет в своей основе знание и побуждает человека к действию. Фундаментом этой дхармы является отсутствие привязанностей к чему бы то ни было, динамическая активность – ее крыша и стены, а освобождение – венчающий крышу шпиль. Вся жизнь человечества проходит под сенью этого огромного дерева-дома индуистской дхармы.

Считается, что Веда – это основа индуистской дхармы, но немногие знают, в чем заключается истина этой основы и каково ее реальное обличие. Как часто, забравшись на вершину дерева дхармы, мы впадаем в экстатическое состояние, отведав сочный и сладкий преходящий плод с какой-нибудь расположенной поблизости ветки, не пытаясь узнать при этом что-нибудь о корнях дерева. Мы все слышали, что Веда композиционно разделяется на две части, одна из которых посвящена действию, а вторая – знанию. Некоторые, возможно, читали комментарии к Ригведе, написанные Максом Мюллером или переводчиком Веды на бенгальский язык Ромешом Даттом, но сами при этом плохо знакомы с текстами Ригведы. От Макса Мюллера и Ромеша Датта мы знаем, что риши Ригведы поклонялись внешним объектам природы и различным существам; гимны и песнопения, обращенные к Солнцу и Луне, Ветру и Огню, заключали в себе основы знания древней, извечной индуистской дхармы, превосходящей обычное человеческое знание. Всецело полагаясь на истинность и правильность комментариев, умаляя тем самым знание древних риши, изложенное в Веде, и знание индуистской дхармы, мы считаем себя высокообразованными и «просвещенными» людьми своего времени. Мы не даем себе труда узнать, что же на самом деле содержат в себе подлинные тексты Веды и почему мудрецы и великие души, такие как Шанкарачарья и многие другие, усматривали заключенное в этих ведических гимнах и молитвах совершенное и непогрешимое знание.