Феофан Затворник - Письма к разным лицам

Одни из таковых, как я поминал тебе в конце прошлого письма, в оправдание своего от церковной жизни отступления обзывают порядки церковные оплотянением и отелесением христианства, долженствующего будто быть чисто духовным, ибо Бог Дух есть, и иже кланяется Ему, духом и истиной должен кланяться, а другие возвращением к иудейству: не коснися, не вкуси, не осяжи. Полагать надобно как есть и свидетельства, что и ваши веро– и церквеотступники такие же иногда держат речи и такие же питают суемудрия. Ибо сам видишь, что они отбросили все наши церковные порядки, в которых православные христиане Богу служат и благоугождают, выражая и вместе питая тем свое истинно христианское благочестие, – разоблачили себя от всего, оголили, суеверно чая чрез то быть духовными.

Что они дурно и предурно поступают, это само собой очевидно. И толковать бы нечего. Но опасаясь, как бы и из вас иной, слушая часто их бредни, не запутался в них, я считаю нужным поговорить с тобой и с теми, кои около тебя, об этом поподробнее.

Начинаю с первого укора, будто у нас христианство овеществлено, оплотянено, отелесено. Это говорят они, смотря на наши церковные порядки или нашу церковную жизнь, видимо и телесно проявляемую и совершаемую. У вас, говорят, все только обряды и обряды, и больше ничего. Исполнил обряд, и покоен, – принимала ли в том участие душа или нет.

Скажем им: христианство в высшей степени духовно, ибо благодатно; но не невидимо. И христиане истинные в высшей степени духовны, ибо непременно облагодатствованы; но не бесплотны. Почему при всей духовности наивысшей они не могут не действовать телесно не только в отношении к людям, но и в отношении к Богу – в самых духовейших движениях сердец своих. Отсюда следует, что смотря на видимое, чем выражается христианская жизнь в Церкви и христианах, несправедливо все в них и ограничивать сей одной видимостью. Не справедливее ли, напротив, под этим видимым провидеть невидимое и духовное, как в слове мы осязательно встречаем сокрытую мысль.

Иных, может быть, сбивает в сем деле с толку слово обряд. Поясним значение сего слова. Возьмем богослужебную часть, потому что в ней наиболее выражается или наиболее видна церковная жизнь, прикрывая или и совсем закрывая собой другие части подвига и добротворения (пост и милостыню). Что есть каждое священнослужение? – Ряд молитв, читаемых, поемых и мысленно к Богу возносимых. В этом существо священнослужения. Но как мы заключены в пространство и время; то всякое такое служение требует своего времени, своего места и порядка, своей обстановки, обряда, того, что неизбежно включает ряд молитв, хотя не составляет существа служения. Священник в известном месте, в известное время, в определенном порядке, как положено в Церкви, совершает свое священнослужение, причем и он, и причт, и христиане присущие держат себя в известном положении. Все сие есть обряд. Но существо дела не в этом внешнем, а в ряде молитвословий, совершаемых при сем. Это же все привходит, потому что мы пространственны и временны и что не станем делать, делаем в свое время, в своем месте и в известном порядке. И кто бы стал в этом полагать существо дела, сделал бы большую ошибку. Возьмем простое дело – писание письма. Тут перо нужно, чернила нужны, бумага нужна; нужно тебе и своим положением приспособиться к писанию. Но все это внешняя обстановка – такая, что без нее не напишешь письма; но и когда она есть, нельзя сказать, что письмо пишется или напишется. Письмо в уме и сердце образуется. Когда потом оно обычным порядком выразится на бумаге, совершится письмописание и явится письмо. Зародившееся в душе вызвало соответственное действование телом – и явилось дело совершенное. Таково и всякое священнослужение и молитвословие. Возбуждается в духе потребность и желание вознестись к Богу с прошением или благодарением. Это вызывает известное молитвенное действование телом, которое, быв совершено, являет дело молитвы, или молитву совершенную, – в коей внутреннее и духовное сочетано с внешним и телесным. Смотря на пишущего письмо, ты не думаешь, что во внешнем положении пишущего и в порядке его действования все дело письмописания. Не думай и не говори того же и о молитве и служении Богу, видимо телом совершаемых. Вот пример. Старушка просит священника отслужить панихиду на могиле сына или дочери, внука или внучки. Священник надевает епитрахиль и идет на могилу; причетник несет кадило и свечу. Смотри издали, что там делается на могиле? Священник читает и кадит, причетник поет, старушка кладет поклоны, стоя на коленях. Затем почитали, попели, покадили и пошли назад. Дело поминовения совершено. Но в чем тут существо дела? В том духе веры, который подвиг старушку пригласить священника совершить церковное поминовение; в таком же или и сильнейшем духе веры, с которым священник начал, продолжал и кончил ряд положенных молитвословий. А прочее все что есть? – Прочее все есть обряд, обстановка, неизбежная по условиям нашего теперешнего существования, – не случайная, однако ж, но соответствующая как значению сего служения, так и настроению совершающих и участвующих в нем. Тут сочетано внутреннее и внешнее, духовное и телесное. И кто остановился бы вниманием на одном внешнем, не проходя до внутреннего и все существо служения сего поставил бы во внешнем, не думая о внутреннем, тот обнаружил бы грубое неведение дела.

Таковы все наши церковные молитвенные обряды. Они все совмещают в себе духовнейшие молитвословия, и кто совершает их или участвует в совершении их, о том следует говорить, что он духом ходит, выражая то и рядом внешних действий. Стало быть, как сам видишь, нельзя говорить, что у нас в церковной жизни оплотянено, отелесено христианство, – и мы только внешние христиане. Не понимающие дела могут так суесловить, в обличение своего невежества. Хлысты, например, обзывают нас суетными церковниками, а ваши вероотступники, кажется, суеверами, потому одному, что мы веру свою и свое служение Богу считаем нужным являть и выражать внешним установленным порядком. Но как мы при сем силу полагаем не во внешнем, а во внутреннем, или веруем не в силу внешнего чина, а в силу внутреннего к Богу обращения и притом церковно, то такую веру и такое упование нельзя называть суетными, ибо им даны Самим Господом обетования. Суетны те, которые помимо Церкви чают служить благоугодно Богу; ибо таким не даны обетования. В приведенном примере эти настоящие суеверы суетные говорят: «Покадит священник, а они веруют, что это спасительно для усопших». Но я уже тебе объяснял, что мы полагаем силу не во внешнем при сем чине, а во внутреннем духе, с каким он совершается; теперь прибавлю: и совершается по установлению Церкви. Священник с присущими представляет и совмещает в себе всю Церковь, и молитва тут бывающая бывает столько же сильна, сколько сильна вся Церковь в ее целом составе – Церковь, коей Глава Христос Господь. Смотря на внешний чин, или обряд, иной может еще приходить к вопросу, какая от этого польза; а содержа в мысли существо дела и значение священнослужения церковного, никто не задаст такого вопроса. Так и о всем церковном разумей. Церковь представляй преисполненной небесных сил. Приди только кто в соприкосновение с ней – и причастится сил ее. Вводят в сие соприкосновение разнообразные церковные молитвословия, или молитвенные чины. Они то же суть для нас в жизни, что в опытах физических проволоки, проведенные до соприкосновения с сильной батареей электрической. За какую проволоку ни возьмись, хоть самую тоненькую, сила притока к тебе электричества определится не проволокой, а батареей. Так и в жизни, чрез какой чин ни прикоснись к церкви, ты коснешься всей ее силы. – Суетна ли такая вера, когда Господь есть глава ее и преисполняет ее всю и во всем? Вот вне Церкви, так что ни делай, ничего не будет выходить.