Мартин Бубер - Путь человека по хасидскому учению

Стих из Писания, который повествует об Аврааме, угощающем ангелов: «А сам стоял подле них под деревом. И они ели» [Быт. 18:8], рабби Зуся истолковывал так: человек стоит подле ангелов, ибо ему ведомо неизвестное им таинство вкушения, которое освящает ее. Ангелам, для коих вкушение пищи было чем-то непривычным, Авраам дает возможность освятить пищу. Всякое естественное действие ведет, если только оно освящено, к Богу, и природа нуждается в человеке, дабы он совершал то, что ни один ангел совершить не сумеет: освобождал заключенные в ней искры Божественного света.

Когда я в годы моей молодости впервые услышал эту историю, я был поражен, что учитель так сурово обошелся со своим ревностным учеником. Тот напрягает все силы, чтобы свершить нелегкий труд аскезы, охвачен искушением прекратить его, преодолевает искушение, а награда за все это — пренебрежительный отзыв своего учителя. Пусть первое препятствие шло от плоти, которая возобладала над душой, и эту телесную власть непременно нужно было сломить, но второе-то проистекало из самого благородного побуждения: уж лучше потерпеть неудачу, чем впасть в гордыню! Можно ли порицать человека за такое внутреннее его борение? Не многовато ли от него потребовали?

И лишь гораздо позднее (впрочем, уже добрую четверть века тому назад), когда я сам пересказывал эту историю, хранимую преданием, я понял, что суть здесь вовсе не в каких-то предъявляемых человеку требованиях. Ведь цадик из Люблина не слыл приверженцем аскезы, и то, что предпринял хасид, делалось вовсе не в угоду учителю; он просто надеялся подняться таким способом на более высокую душевную ступень; а что пост на начальной стадии развития личности, да и после, в критические моменты жизни, может помочь в этом, он не раз слышал из уст Провидца.

Те слова, которые Провидец, несомненно с глубоким пониманием наблюдавший за борениями своего ученика, говорит ему, означают только одно: «Таким способом на более высокую ступень не поднимешься». Цадик предостерегает ученика от чего-то, что непременно помешает тому осуществить свое намерение. И нам вполне ясно, в чем здесь дело. Не успев продвинуться, ты снова отступаешь — это-то и порицается. Подозрителен здесь сам характер действий, шараханье из стороны в сторону, «Лоскутному одеялу» противопоставляется «цельнокройное», цельное деяние. Но как же совершают такое цельное деяние? Не иначе, как собравши свою душу воедино.

И снова не дает нам покоя вопрос, не слишком ли сурово обошелся здесь учитель с учеником. Ведь наш мир устроен так, что у одного душа — неважно, «по природе» или «по заслугам», — единая, цельная, а потому и поступки у него цельные, ибо не что иное, как склад души, побуждает и склоняет человека к его поступкам; у другого же душа многогранна, усложнена, противоречива, и ею-то и определяется то, как он действует: все помехи и затруднения проистекают из помех и затруднений внутри самой души, и ее беспокойство отражается в беспокойном характере поступков. Что же еще остается подобным образом устроенному человеку, как не напрягать все свои силы, преодолевая искушения, которые встречаются ему на пути к поставленной цели? Что же еще остается ему, если посреди своего деяния он, как говорится, не возьмет себя в руки, то есть не соберет воедино свою в разные стороны раздираемую душу и в таком вот собранном состоянии не направит ее к цели, будучи при этом всякий раз готовым, подобно хасиду из нашей истории, когда того обуревала гордыня, пожертвовать самой целью, чтобы спасти душу?

Вот если, задавшись этими вопросами, мы еще раз обратимся к нашей истории, то увидим, какой урок кроется в критике Провидца. Урок таков: человек может собрать свою душу воедино. Человек с многогранной, усложненной, противоречивой душой не беспомощен: самое сокровенное в такой душе — Божественная сила в ее глубинах — сможет воздействовать на нее, изменить, связать друг с другом враждующие силы, вплавить друг в друга разбегающиеся части, — оно, это сокровенное, сумеет сделать ее единой. И нужно, чтобы такое единение свершилось прежде, нежели человек приступит к новому, небывалому делу. Только соединив свою душу, сможет он по-настоящему совершить это дело цельно, без швов и заплат. Именно в этом Провидец упрекает хасида: тот поспешил начать свое деяние, будучи несобран душой; а посередь работы уже ничего не соберешь. Не следует к тому же полагать, что к единению приведет-де аскеза; она поможет очиститься, сконцентрироваться, но не сохранить эти результаты вплоть до самого достижения цели: оборонить душу от противоречий она не может.

Правда, здесь нужно вот что иметь в виду: никакое единение для души не окончательно. И самая цельная от рождения душа бывает обуреваема внутренними сложностями, и та, что с великим напряжением взыскует единства, никогда не сумеет его достичь до конца. Но все же всякое деяние, которое я свершаю, будучи целен душою, возвращается к ней обратно, способствуя новому и более высокому единению ее, всякое деяние ведет меня, пусть окольными нередко путями, к более устойчивому единству, чем то, с которого все начиналось. Так достигаешь, наконец, такого уровня, где можешь уже довериться своей душе, ибо мера ее цельности столь велика, что она преодолевает противоречия играючи. Бдительность, правда, необходима по-прежнему, но теперь душа стала спокойной.

В один из дней Хануки рабби Нахум, сын рабби из Ружина, пришел неожиданно в дом учения и застал учеников за игрой в шашки, как и было принято в эти дни. Увидев цадика, они смутились и перестали играть. Но цадик приветливо кивнул им и спросил: «А правила игры в шашки вы знаете?» Те совсем оробели и не могли выдавить ни слова, так что он сам ответил за них: «Вот вам эти правила. Во-первых, не делать двух ходов сразу. Во-вторых, ходить только вперед. В-третьих, если ты добрался до самого верха, в дамки, то можешь ходить куда хочешь». Однако было бы глубокой ошибкой, говоря о единении души, понимать под словом «душа» нечто отдельное, но не всего человека, объемлющего и тело и дух. Душа не может быть по-настоящему едина, если в это единство не вливаются все телесные силы, все члены нашего тела. Стих Писания: «Все, что может рука твоя делать, по силам делай» [Эккл. 9:10] Баал Шем Тов толковал следующим образом: всякое действие, которое ты совершаешь, совершай каждой клеточкой тела твоего — что означает, что и все телесное существо человека должно соучаствовать в его деяниях, ничему в нем не дано остаться безучастным. Если человек стал таким единством плоти и духа, то деяния его воистину цельны.

Как-то рабби Ицхака из Ворки посетили несколько богатых и влиятельных евреев. Говорили о том, как важно иметь честного слугу для ведения хозяйства; если он хорош, то и в доме все ладится, как это можно видеть на примере Йосефа, под рукой у которого все спорилось. Рабби Ицхак с этим не согласился. «Раньше я тоже так думал, — сказал он, — пока мой учитель не объяснил мне, что все зависит от хозяина дома. В молодые годы я много натерпелся от моей жены и терпел бы дальше, если б не жаль мне было челяди. Я поехал к своему учителю, рабби Давиду из Лелова, и спросил его, должен ли я как-то урезонивать свою жену. Тот ответил мне так: «Зачем ты спрашиваешь меня? Спроси лучше себя самого!» Мне пришлось поразмыслить над этими словами, пока я не понял их; а понял я их, вспомнив изречение Баал Шем Това: «Существуют три вещи: мысль, слово, действие. Мысль соответствует супруге, слово — чадам, а действие — челяди. Кто наладит в себе эти три вещи, у того все образуется». Тут я и понял, что имел в виду мой учитель: что все зависит только от меня самого».