Дмитрий Шишкин - Возвращение красоты

Так что поладим — и ладно, и по рукам…

Он удивился, что я не разжигаю костер: как же это так — без огня? и зачем? А я и сам не мог бы на этот вопрос ответить. Как-то мне хотелось, чтобы было все по-суровому, истово… С четками, в келье, с сухарями и чтением «Святых Древней Руси» Федотова. Но не получилось. Индеец уговорил меня перебраться к нему в пещеру. Он там, оказалось, уже давно обитает: и кострище есть, и одеяла, и вообще все, что необходимо для зимовки…

Пещерка оказалась рядом с моей, но ниже — в самом обрыве, так что сверху ее и не видно. Забираться в нее приходилось так: нужно было встать на колени спиной к обрыву, зацепиться руками за край и начать медленно сползать брюхом по скале. Самый щекотливый момент наступал, когда ты, уже вися, должен был отпустить руки, потому что где-то там, под тобой, есть уступчик, на который ты должен попасть… По этому уступчику нужно было пройти несколько шагов вдоль скалы, и здесь открывался вход в пещеру Индейца. Кстати, это название так и закрепилось за ней на долгие годы…

Когда мы перетащили нехитрые пожитки и глаза привыкли к пещерному полумраку, я осмотрелся. Вход завешен старым байковым одеялом. На каменном полу сена значительно больше, чем в моей келейке. Сверху набросаны старые одеяла, покрывала и куртки, в углу большой шахтерский фонарь, в другом — выложенное камнями кострище. Но это так, по мелочевке: «чайковского» замутить и вообще… Что-то серьезное приходится готовить наверху, а то от дыма спасу не будет. По оставшимся углам распиханы какие-то шмотки, рюкзаки, кастрюльки, миски, бутылки… И конечно, всевозможная засаленная и затрепанная эзотерическая литература. Здесь и «Дао де цзин», и «Бхагавад-гита», и «Камасутра», и самиздатовские тома Карлоса Кастанеды, и чего только нет… Но не стоит думать, что мангупские обитатели все сплошь закоренелые колдуны, оккультисты и маги. В большинстве своем это были еще очень молодые люди, родившиеся и росшие в советское время и понятия не имевшие о «чем-то еще». И поэтому каждый хотел во что бы то ни стало докопаться до самой главной, последней истины, и сделать это нужно было непременно самостоятельно, с юношеским задором низвергая кумиров, чтобы потом, порой не замечая того, воздвигать своих…

Но вот наступает время развести костер.

В районе пещер весь сушняк за лето подобран, так что выбираемся на плато, идем сначала по тропе, потом сворачиваем вглубь орешника и направляемся к остаткам крепостной стены. Там, в зарослях, между провалами каких-то склепов, еще можно разжиться дровишками. Но здесь начинается мука. Хотя нутро и согревается от работы, но руки от мороза болят невыносимо — дыши не дыши на них, а все равно коченеют и ноют все больше и больше. Никаких рукавиц, понятное дело, нет, а признаться перед Индейцем, что больше невмоготу, — стыдно. Вот и рубишь, стиснув зубы, превозмогая боль, и уже не в силах ни о чем думать, кроме своей боли. Вытираешь рукавом ватника нос, долго, как будто показывая, какие длинные усы у твоего деда, и снова рубишь-мучаешься, потому что вот именно сейчас тебе настало время помучаться и никуда от этого не деться. Потом и вовсе уже одеревеневшими, скрюченными пальцами собираешь сушняк в вязанку и волочешь ее тупо, на «автопилоте», соображая только то, что это нужно дотащить до конца…

Но зато какое блаженство потом сидеть у костра, пьяно щурясь и протягивая красные, отболевшие руки и каждой клеточкой чувствуя — вот оно, настоящее счастье!

— Тут у нас вообще чудо такое, — доносится, словно издалека, голос Индейца, — представляешь — на всем Мангупе грибы поперли. Красавцы! Вот такие все, как на подбор, только не знаю, можно их есть или нет?.. А жалко, продуктов уже нет почти, надо в Красный Мак идти, а это же переться — полдня потратишь… Да и не в «переться» дело, денег-то все равно нет.

Индеец молчит, точно в раздумье, и потом продолжает не очень уверенно:

— Хочешь, можно завтра пойти, пособирать?

Спрашивает так, словно мое согласие убедит его окончательно. И я соглашаюсь, конечно. Сухарь постника хорошо, но если есть грибы… почему бы и нет… С голодухи почему-то кажется, что они непременно должны быть съедобными и оч-чень вкусными!..

День пролетел быстро, погас; ночь канула в Лету в своей зябкой полудреме, и вот опять — утро.

Туман. Тишина такая, что кажется, мир замер в ожидании чего-то важного, и ты прислушиваешься невольно и плывешь в тумане, и все такое незнакомое и чудное, как в сказке. Деревья, кусты выплывают неожиданно перед самым носом, и узнаешь их, и все равно удивляешься, как будто увидел впервые.

Иду с пакетом в одной руке и с ножиком в другой. Ночью выпал снег — покрывает все белой хрустящей корочкой. Пар изо рта валит — натурально зима, а я ищу какие-то грибы. Бред! Но все равно хорошо.

Сначала иду по накатанной «летней» дороге до «малого» кладбища, потом сворачиваю в сторону Соснового мыса и бреду наугад по жухлой, прибитой снегом траве. Что тут можно найти?! И вдруг… Как будто показалось… Но нет… сердце забилось быстрее. И точно — из-под снежного наста проглядывает крепенькая, с блюдце, шляпка гриба. Срезаю его с приятным скрипом, отираю ладонью снег и рассматриваю поближе. Случалось мне и раньше собирать грибы, но такого не видел. Шляпка натурально синяя, с этаким фиолетовым оттенком… испод пластинчатый, ножка крепенькая, свежая… Если съедобный — красавец! А если нет?.. Отрава, должно быть, убойная! И цвет такой… веселенький. Но остановиться уже невозможно, потому что рядом, в двух метрах, находишь еще один… и еще… и вот уже пропал куда-то мороз, и туман, и время… Только мысль: почему же все-таки ни одной червоточинки? Может, повымерзли червячки, а может… Чем там заканчивается все — кажется, параличом сердца?..

Остановился я не тогда, когда онемели промерзшие ноги, но когда набрал полный, с горой, пакет этих загадочных синих грибов.

Возвращаюсь с тяжелой ношей, а Индеец уже суетится у костерка. Э-эх, помирать, так с музыкой! В миске с водой лежат пять картофелин, морковка и луковица — последнее, что наскреб Индеец в своих закромах. Супчик будет на славу! С голодухи глотаем слюнки. Только бы грибочки не подвели…

И вот он дымится уже: наваристый, густой, по запаху чуется, что вкуснячий до невозможости — суп.Целый казан, да к тому же приправленный лаврушкой и последними драгоценными каплями подсолнечного масла. Ну это просто сдуреть можно! Только бы съедобный!..

Выжидаем с нетерпением, когда чуть-чуть поостынет.

— Ну что, Индеец… вздрогнули?!

— Ага!

Мы смотрим друг на друга и — э-эх, была не была! — беремся за «весла». Старт, как в Крылатском, — серьезный. Сдерживаться невозможно. После двух «сухариковых» — а у Индейца я и не знаю, сколько их было, — дней «гребем» как олимпийцы.