Михаил Белов - Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)

-Гарик, не понял, почему это ты подаешь голос? - начал было я.

-Не надо мне рот затыкать. Понял, да?-загремел на меня он.

-Не понял? - полностью развернулся к нему я.

-Не надо ссориться,-раздался голос Георгия Александровича. -А что скажут остальные члены бригады?

-А, пускай идет к нам,-сказал Вадик Гитько.

-Ты видишь, что тебя никто не хочет брать на поруки?-сказал Георгий Александрович Краснову. - Учти, это, скорей всего, твой последний шанс исправиться.

На этом собрание и закончилось. Все вышли в рекреацию. Я кипел от поступка Гарика. Он был сделан и для доставания меня. В холле, подойдя к Гарику, я в упор громко спросил его:

-На каком основании ты замолвил за Краснова слово?

Все повернулись к нам лицом.

-Миха, Миха, кончай, жалко же парня, сам пойми.

-Не-ет. Кукушка хвалит петуха. Ты сам знаешь кто ты.

Повернувшись, я вышел на улицу. Следом выбежал Гарик.

-Миха, зачем ты так, жалко же парня, давай разберемся.

-Я знаю кто я, ты знаешь кто ты. Какие могут быть еще нерешенные вопросы?

Посмотрев на меня, больше он не сказал ни слова.И мы поехали на практику.

Вспоминать ее печально и больно. Кругом цвела зелень, пели птицы, рядом текла наша могучая Зея. Можно было наслаждаться и свободой отношений. Но воспринимал я эти прелести лишь кусками и через головную боль из жуткой становящейся противной оттого, что я никак не мог от нее отделаться. Она все сильнее формировала мой комплекс неполноценности, тормозила мой мозг, и все необходимые знания я доставал из себя, так сказать, по принципу угасающей инерции. Но сущность моя оставалась прежней. Я, хоть все чаще уединялся, видя бессмысленность своего душевного общения с людьми, но ни от какой работы не отказывался и старался быть в ногу со всеми. Душой с людьми я общался лишь вечерами у костра через гитару, вкладывая первую в песни впечатанные мне в психику стрессом. Моей любимой песней была "Костер" Андрея Макаревича, казавшейся мне написанной им про меня. Пел, знал и любил я множество других песен самых различных групп, задолго до начала перестройки начавших появляться как грибы после дождя. Моя любовь ко всему новому и экстравагантному была, наверное, моей слабостью. "Миша, человек, желающий достичь многого, должен уметь себя ограничивать", - говорил мне до армии Валентин - мой духовный наставник, единственный из всех других, давших мне помимо чего-то, нечто.

Он. Жил он в Калинине, том самом, из которого я призывался в армию. Познакомил меня с ним знакомый моего отца, перед которым я по просьбе отца и его собственной показал работу с нун-чаками. В разбрасываемости Валя меня остановил именно в отношении к восточным единоборствам, что так многолико и привлекательно. Валя дал мне помимо личного примера гармонии силы с подлинной духовной свободой, что тогда понять я мог только подсознательно, так как был слаб, уникальный комплекс упражнений, уникальность которого я понял только через 7 лет занятий ими. После просветления я не раз думал, тренируясь, о том сколько мы сейчас бы могли дать друг другу, случись сейчас наша встреча. Каждая тренировка гимнастики тогда мне приносила освоенными по два - три новых элемента. И я быстро шел в гору не только в ней. Рост моих способностей был одинаков как в учебе, так и в спорте, так и в освоении гитары. После стресса я был загружен до предела и теперь вспоминал о Вале лишь изредка. Но вспоминал. Под конец практики девчата организовали праздник Нептуна, а парни - прощальный костер. Всем им было весело.

В тот год отец Вадима уехал в Киев для повышения квалификации. Вадик решил воспользоваться случаем и побывать на Западе, где еще ни разу не был. В Кирове у его жены Оли жили родители. Сначала он хотел вслед за ней, уехавшей раньше его, заехать к ним, а потом поехать в Киев. Я, два года уже не видевший отца, был спровоцирован им и его сборами. Стояло красное лето. До колхоза было полтора месяца. Выпадала возможность и ближе познакомить моего отца с Вадиком, когда на обратном пути последний заехал бы за мной. Отец помнил его по двум-трем встречам во время моей школьной учебы, когда Вадик, изредка приходя к нам, с видом знатока бежал смотреть книги.

Начало поездки было обычным, если не считать, что для нее Вадику надо было открутиться от военной подготовки в институте. Он сделал это мастерски, проведя преподавателя за нос. (Навешав лапши на уши). С самого начала путешествия его мечтой была идея выпросить у возможных попутчиков-иностранцев валюты. К поезду Благовещенск-Москва в Белогорске прикрепляли 1-2 вагона с иностранцами, ехавшими в Москву из Владивостока. Так было и на этот раз. Вадик ерзал, боясь КГБ. Мораль и кошмары времен застоя в нем тогда держались крепко. Наконец он решился.

-О, ты не представляешь-двухместное купе, оба пожилые. Он знает немецкий, английский, французский и итальянский. Она-немецкий и французский, -восторженно рассказывал он мне. - Смотри, что они мне дали.

Я посмотрел на пятидолларовую монету и улыбнулся. Я был к этому равнодушен.

-Пойдем со мной-тебе понравится.

Вадик говорил на английском.Самостоятельные сверхурочные занятия сделали его одним из сильнейших "англичан" класса. Я был "немцем". Знал немецкий я достаточно хорошо для такого общения, но под доминантой стресса я не хотел появляться перед незнакомыми интеллигентными людьми. У Вадика же начал разгораться аппетит общения. Он опять изчез из купе.

-Японец, говорит на английском, студент токийского университета.На груди -фотоаппарат. Я спрашиваю его:"Кола?"-он не понимает. Я и так, и сяк,-наконец до него дошло: "О, кело (цветной)".

Меня тянуло и туда и сюда. Наконец чаша моего терпения была переполнена:

-Пошли.

Я взял в подарок первым знакомым Вадика одну из костей динозавра с их кладбища, открытого в Благовещенске, которое мы посещали на практике, и которые я вез своим братьям-Илюше и Ване, и мы направились в гости. Перед дверью их купе, набрав в грудь побольше воздуха, мы постучали.

-Ja,ja.

-Thi is mei fremd Misha,-сказал Вадик после приветствия.

-Guten tag,-сказал я.

-The speak spanish,-поспешил он объяснить спектр моих лингвистических способностей.

-O, ja,ja.

Мужчина был простым представительным и повидавшим жизнь. В женщине же, несмотря на возраст, чувствовался познающий и радующийся миру ребенок. С этим ребенком у меня сразу возникла симпатия. Вадик уже успел сообщить о себе часть информации. Очередь была моей. Подбирая слова, я стал рассказывать о себе, институте, родных. Потом меня заочно со всеми членами их семьи познакомила женщина. Мужчина помогал ей, если у меня были затруднения в понимании. У него чувствовалась свобода и комбинативность мышления. В крайнем случае он говорил Вадику по-английски, а Вадик переводил мне на русский.