Мери Латьенс - Жизнь и смерть Кришнамурти

В «Записных книжках» К. писал: «Есть священное — не от мысли, не от чувства, воскрешающего мысль. Это неуловимо мыслью и не может быть ею использовано. Мысль не дает этому формулировки. Но есть священное, незатронутое ни символом, ни словом, — это непередаваемо». Вот в чем трудность такого понятия как «конец мысли», — его невозможно передать иначе кроме как через мысль.

Позже К. скажет: «Мысль отравляет» и «Мысль извращает». Эти прямые заявления без объяснения непонятны. Мысль извращает, потому что она «разбита», «фрагментирована». Безусловно, К. имел в виду психологическую мысль. Мысль необходима для практических целей, как и память.

В «Немедленно измениться» К. высказал свое отношение к сексу, отвечая на вопрос: «Возможен ли секс без этого желания мысли?»:

«Следует выяснить самим. Секс играет исключительную роль в жизни, поскольку это, возможно, — единственный глубокий, из первых рук имеющийся у нас опыт. Интеллектуально и эмоционально можно имитировать, следовать, соглашаться. В наших отношениях есть боль и борьба, а в сексе этого нет. И будучи таким иным и прекрасным, секс привязывает нас, и он становится цепью. Он связывает нас тем, что требует продолжения — опять происходит действие разделения. Человек так связан — интеллектуально, в семье, в обществе, социальной моралью, религиозными санкциями — так связан, что только в сексе остается свобода и насыщенность. Поэтому ему придают такое значение. Если бы повсюду была свобода, не было бы тогда такого страстного желания, такой проблемы. Мы создаем проблему, поскольку не можем получить его в достаточном количестве, или чувствуя вину, когда он есть, или потому, что, занимаясь сексом, можем нарушить установленные обществом законы. Старое общество называет новое обществом вседозволенности, поскольку для нового общества секс — часть жизни. Когда ум освобождается от бремени подражания, авторитета, конформизма и религиозных предписаний, секс занимает свое место, но он не должен быть всепоглощающим. Отсюда следует, что для любви существенна свобода — не свобода мятежа, не свобода делать что хочется, не потворство страстным желаниям, открытое или тайное, а свобода, которая приходит с пониманием всей структуры и природы секса. Тогда эта свобода — любовь».

Зимой 1971 года К. отменил поездку в Индию, не из-за опасности войны между Индией и Пакистаном, а потому что, как говорил он Мери Зимбалист, тело его «до костей устало», требуя догнать ум, бурлящий от энергии». В течение нескольких недель, таким образом, с 20 ноября, он находился на полном отдыхе в доме Мери в Малибу, ходя в кино, гуляя по пляжу, смотря телевизор и читая детективы. Но всегда, когда он спокойно отдыхал, у него болела голова; часто он часами бодрствовал ночью из-за силы медитации и по нескольку раз он снова пробуждался с чувством «особенного удовольствия», с чувством того, что комната наполнена «возвышенными святыми существами». Очевидно, «процесс» шел в легкой форме без «уходов». Он чувствовал, что мозг его будто расширяется, поскольку «исключительный свет горел в уме». В то же время он заявлял, что никогда так хорошо не отдыхал со времен войны. Его тело обрело такую чувствительность, что как-то вечером, смотря телевизор, «он ушел далеко» и был так потрясен, когда Мери заговорила с ним, он начал трястись, и его продолжало трясти всю ночь [30] . Цитируется по дневнику Мери. .

Подобные медитации имели такую силу, что заставляли его бодрствовать часами, продолжаясь вплоть до того, как он отправился проводить беседы в Нью-Йорк в мае 1972 года.

В тот год в издательстве «Восточный Лонгман» вышла первая книга Кришнамурти в Индии «Традиция и революция», редакторами которой были Пупул Джаякар и Сунанда Патмардан. Она составлена из 30 диалогов, которые в 1970 — 71 г.г. велись в Нью-Дели, Мадрасе, Долине Риши и Бомбее с маленькой группой людей — художниками, политиками, саньясинами и учеными индусами — всеми теми, с кем встречался К., возвратившись в Индию в 1947 году. Хотя в этих дискуссиях не было сказано ничего нового, подход был иным, освежающим из-за словаря индийских слов. Особенно памятен такой абзац: «Есть один путь встретиться с печалью. Бегство, знакомое нам всем, путь, позволяющий уйти от величия печали. Единственный путь избежать печали — не сопротивляться, не делать движения в сторону от нее, вовне или внутри, полностью остаться с печалью, не стремясь выйти за ее пределы».

Индийским последователям К. всегда хотелось считать его индусом, поскольку он был рожден в индийском теле, хотя сам К. не причислял себя к какой-нибудь расе или национальности, равно как и религии. Индийский паспорт затруднял получение виз в Европу и Америку, поэтому он обрадовался, когда в 1977 году получил так называемую «грин-кард», обеспечивающую безвизовый въезд в Америку.

К. остановился на несколько дней в феврале 1973 года в Броквуде по пути из Бомбея в Лос-Анджелес. Написание моей книги о нем, которую я планировала в качестве первого тома трехтомной биографии, шло полным ходом, но в меня закрались опасения о целесообразности ее опубликования, история получалась и безумной, и святой; вот почему я приехала в Броквуд на один день, чтобы переговорить с К. Оставшись с ним наедине после ланча в большой гостиной Западного крыла, части дома, где он жил в Англии (он сидел на твердом стуле, как любил, придвинувшись к дивану, на котором сидела я), я поделилась с ним своими сомнениями. Он ответил сразу же: «А вы не чувствуете этого в комнате? Вот и ответ». Я человек отнюдь не мнительный, но в тот момент я почувствовала в комнате легкую пульсацию, которая могла легко быть плодом моего воображения. Он явно чувствовал ее в присутствующем и констатировал это. «Что это?» — спросила я. «Эта сила? Которая за тобой? Я знаю, ты всегда была защищена, но кто или что защищает тебя? Она там, будто за занавесью, — ответил он, протянув позади себя руку, будто желая дотронуться до невидимого занавеса, — я мог бы поднять это, но чувствую, что не должен».

Когда я ушла днем, К. пошел в свою комнату отдохнуть. Моя дочь, которая привезла меня на машине из Лондона, нетерпеливо ждала снаружи в машине. Попрощавшись с обитателями школы, я вынуждена была вернуться в Западное крыло, чтобы взять из раздевалки пальто. Когда я проходила мимо открытой двери гостиной, с одной лишь мыслью поторопиться, на меня обрушилась какая-то волна, ужасная по силе. Была ли она враждебна ко мне? Единственное, что я знаю, так это то, что она не выдумана и не плод самовнушения. Я пришла к выводу, что она не враждебна лично мне. Будто бы меня засосало пропеллером. Была ли то сила, энергия, часто проходившая сквозь К.? Тогда я не знала, что год назад, в Охай К. спросили на ту же тему — о силе, которая за ним — члены попечительского совета американского фонда, из которых наиболее известными были Эрна Лиллифелт и ее муж Теодор, проживавшие в Охай; вряд ли можно было бы начать Фонд без Эрны.