Автор Неизвестен - Откровенные рассказы странника духовному своему отцу

Далее начало являться какое-то благотворное растепливание в сердце, и эта теплота простиралась и по всей груди. Сие обратило меня в особенности к прилежному чтению Добротолюбия, чтобы как поверять мои ощущения, так и изучить дальнейшее занятие внутреннею сердечною молитвою; ибо без сей поверки боялся, дабы не впасть в прелесть, или не принять естественных действий за благодатные, и не возгордиться скорым приобретением молитвы, как слышал я от покойного старца. А потому я шел уже более по ночам, а дни преимущественно провождал в чтении Добротолюбия, сидя в лесу под деревами. Ах, сколько нового, сколько мудрого и доселе неведомого открыло мне сие чтение! Упражняясь в нем, я вкушал такую сладость, какой до сего времени не мог и вообразить. Правда, хотя некоторые места были и непонятны при чтении глупому уму моему, но последствия, происходящие от сердечной молитвы, разъяснили мне непонимаемое; к тому же изредка видывал во сне и покойного старца моего, который многое толковал мне, и все более всего наклонял несмысленную душу мою ко смирению. Слишком два летних месяца я так блаженствовал. Путешествовал более лесами да проселочными дорогами: если приду в деревню, попрошу себе сумку сухарей, да горсть соли, да налью бурачок воды, и опять пошел верст на сто.

По грехам что ли окаянной души моей, или по потребности в духовной жизни, или лучшему наставлению и опытности, под конец лета начали являться искушения. А именно: вышел я на большую дорогу, в сумерки нагнали меня два человека, похожие с голов на солдат; стали у меня требовать денег. Когда я отозвался, что не имею ни копейки, они сему не верили и дерзко кричали: «врешь! Странники много набирают денег!» Один из них сказавши: «да что с ним много говорить», ударил меня дубиною в голову так, что я упал без памяти. Не знаю, долго ли я лежал без чувств; но, очнувшись, увидел, что я лежу у леса близ дороги весь раздерганный и сумки моей нет; одни только перерезанные веревки, на коих она была несена. Слава Богу, что не унесли паспорт, который лежал в ветхой моей шапке, на случай скорейшего показания, где требуют. Вставши, я горько заплакал, не столько от головной боли, сколько о том, что лишили книг моих, Библии и Добротолюбия, бывших в унесенной сумке. Ни день, ни ночь не переставал я скорбеть и плакать. Где теперь моя Библия, которую я с малых лет читал и имел всегда при себе? Где мое Добротолюбие, из которого я почерпал и наставление и утешение? Лишился я, несчастный, и первого и последнего сокровища в моей жизни, еще не насытившись оным. Лучше бы меня совсем убили, нежели жить мне без сей духовной пищи! Не могу уже теперь опять приобрести их!

Два дня я едва передвигал ноги, изнемогая от сего горя; а на третий, совсем выбившись из сил, упал под куст и заснул. Вот и вижу во сне, будто я в пустыне в келии старца моего, оплакиваю свое горе. Старец, утешая меня начал говорить: это тебе урок беспристрастия к вещам земным для удобнейшего шествия к небу. Тебе это попущено для того, чтобы не впал ты а сластолюбие духовное. Бог хочет, чтобы христианин совершенно отвергался своей воли, хотения и всякого к оному пристрастия и совершенно предался бы в Его Божественную волю. Он все случаи устраивает к пользе и спасению человека. Всем хощет спастися [1 Тим. 2, 4]. А потому ободрись и веруй, что со искушением сотворит Господь и избытие [1 Кор. 10, 13]. И ты вскоре утешишься гораздо более, чем теперь скорбишь. При сих словах я проснулся, почувствовал укрепление в силах, и в душе как бы какой-то рассвет и успокоение. Да будет воля Господня, сказал я, перекрестился, встал и пошел. Молитва опять начала действовать в сердце по прежнему, и дня три я путешествовал спокойно.

Вдруг нагоняю по дороге этап колодников, ведомых за конвоем. Поравнявшись с ними, я увидел двух человек, которые меня ограбили, и так как они шли с краю прочих, то я упал им в ноги и убедительно просил их сказать, где мои книги? Сначала они не обратили на меня внимания, а потом один из них начал говорить: если что-нибудь дашь нам, то скажем, где твои книги. Дай нам целковый. Я побожился, что дам, непременно дам, хоть Христа ради напрошу по миру; вот, коли хотите возьмите под залог паспорт мой. Они сказали, что книги мои в обозе везутся, с прочими обысканными у них воровскими вещами. Как же я могу получить их? Проси капитана, который нас провожает. Я бросился к капитану и объяснил все подробно. Между прочим, он спросил меня: неужели ты умеешь читать Библию? Не только умею все читать, ответил я, но даже и писать: вы увидите на Библии надпись, что она моя; а вот и в паспорте моем означено то же имя и прозвание. Капитан начал говорить: Эти мошенники беглые солдаты, они жили в землянке и многих грабили. Их вчера поймал ловкий ямщик, у которого они хотели отбить тройку. Пожалуй, я выдам тебе твои книги, коли они тут есть; но ты иди с нами на ночлег; вот недалеко, версты четыре, а то не останавливать же этап и обоз для тебя. Я с радостью пошел около верховой капитанской лошади, да разговорился с ним. Увидел, что он человек добрый и честный, и уже не молод. Он спрашивал меня, кто я, откуда и куда иду Я все отвечал по сущей правде; и так мы достигли до ночлежной этапной избы. Он, отыскавши мои книги, мне отдал, да и говорит: куда ж теперь ночью тебе идти, ночуй вот у меня в прихожей. Я остался.

Получивши книги, я так был рад, что не знал, как благодарить Бога; прижал книги к моей груди и держал до тех пор, что руки даже окостенели. Слезы лились из глаз моих от радости, и сердце сладко билось от восторга!

Капитан, смотря на меня, спросил: Видно, ты любишь читать Библию. Я от радости не мог ничего на сие ответить, только плакал. Он продолжал: Я сам, брат, аккуратно читаю каждый день Евангелие. При сем расстегнул мундир и снял маленькое Евангелие киевской печати, все окованное серебром. Сядь-ко, я расскажу тебе, что к этому меня привело. Да подайте-ка нам ужинать!

Мы сели за стол, капитан начал рассказывать: Я с молодых лет служил в армии, а не в гарнизоне; знал службу и любим был начальством, как исправный прапорщик. Но лета были молодые, приятели тоже; я по несчастию и приучился пить, да под конец так, что открылась и запойная болезнь; когда не пью, то исправный офицер, а как закурю, то недель шесть в лежку. Долго терпели мне, наконец, за грубости шефу, сделанные в пьяном виде, разжаловали меня в солдаты на три года, с перемещением в гарнизон; а если не исправлюсь, и не брошу пить, то угрожали строжайшим наказанием. В сем несчастном состоянии я сколько ни старался воздержаться, и сколько от сего не лечился, никак не мог покинуть моей страсти, а потому и хотели переместить меня в арестантские уже роты. Услышав сие, не знал я, что с собою делать.

В одно время я с раздумьем сидел в казармах. Вдруг вошел к нам какой-то монах, с книжкой для сбора на церковь. Кто, что мог, – подали. Он, подошедши ко мне, спросил: «что ты такой печальный?» Я, разговорившись с ним, пересказал мое горе; монах, сочувствуя моему положению, начал: точно то же было с моим родным братом, и вот что ему помогло: его духовный отец дал ему Евангелие, да и накрепко приказал, чтобы он когда захочет вина, то нимало не медля прочел бы главу из Евангелия; если и опять захочет, то и опять читал бы следующую главу. Брат мой стал так поступать, и в непродолжительном времени страсть к питию в нем исчезла, и теперь вот уже пятнадцать лет капли хмельного не берет в рот. Поступай-ка и ты так, увидишь пользу. У меня есть Евангелие, пожалуй, я принесу тебе.