Джеймс Бойл - Секты-убийцы (Главы из книги)

В 1970 году, представ перед судом по обвинению в убийстве, Чарли называл себя репортерам так: "Чарльз Мэнсон, также известный как Иисус Христос - заключенный". В суде ему представилась возможность выступить с речью - она была сумбурной и маловразумительной и продолжалась час. Послушать Чарли, так в кровавой бойне следует винить всех кого угодно, только не его.

"Я никогда не ходил в школу, - говорил Чарли, - и меня не научили как следует читать и писать, я сидел в тюрьме и оставался глупым. Я оставался ребенком, пока ваш мир взрослел. И после этого я смотрю на то, как вы живете, и не понимаю вас. Вы едите мясо и убиваете тех, кто лучше вас, а потом говорите, что ваши дети плохие, что они убийцы. Это вы сделали их такими... Дети, которые приходят к вам с ножом, - это ваши дети".

ПАПЕ ВИДНЕЙ

Мать звала его Джимба и говорила, что на нем почиет Дух Божий. "Мальчик станет знаменитым проповедником", - не уставала повторять она, и это было отнюдь не пустое бахвальство. Детство Джима Джонса прошло в сельской местности в штате Индиана. Страна была охвачена Великой депрессией, и все мальчишки играли в полицейских и воров, но маленький Джим играл в проповедника. В восемь лет он уже шпарил наизусть пространные цитаты из Библии. С людьми он ладил плохо и всю свою любовь обращал на животных: подбирал на улице брошенных кошек и собак и дома выхаживал их. Правда, много лет спустя очевидцы стали припоминать, что его подопечные зверюшки часто умирали - тогда мальчик устраивал им пышные похороны, читал заупокойную и горько оплакивал потерю.

Его мать, Линетта, сшила ему для игр полное священническое облачение. К двенадцати годам он стал местной знаменитостью: толпы юных зрителей сходились послушать, как он вещает о геенне огненной и кипящей смоле, а некоторые после этого послушно шли за ним к ручью "креститься". Когда он возвращался домой, в кармане его всегда позвякивала мелочь, поскольку пышная церемония, которую он устраивал, была не бесплатной. Мать оказалась права: он был и впрямь необыкновенный ребенок.

Было в нем нечто загадочное. В детстве за Джимом шагали к ручью малыши, а много позже к нему как магнитом потянуло взрослых. И первой из них была его жена Марселина. Они познакомились и поженились, когда ей был двадцать один, а ему - всего семнадцать и он только начинал свое служение, учился на методистского священника в Индианаполисе. Марселина работала медсестрой и была девушкой отзывчивой и кроткой. Вскоре после свадьбы Марселина поняла, как не терпелось ее мужу вырваться из строгих рамок методистской иерархии, чтобы стать свободным уличным проповедником. В 1957 году он удачно провернул одно дело, продав в розницу большую партию обезьян из Южной Америки - по двадцать девять долларов за зверька. На вырученные деньги он снял складское помещение в районе Индианаполиса, население которого быстро пополнялось за счет чернокожих мигрантов, и повесил над дверью вывеску: "Народный храм". Так он основал свою собственную религию.

Энергичному проповеднику быстро удалось привлечь внимание зевак, а послушав его однажды, они приходили снова и снова. Список членов новой церкви рос день ото дня, а между тем росла и семья Джонсов. В 1959 году у них родился сын, которому при крещении дали имя Стивен Ганди Джонс, затем Джонсы усыновили троих малышей из сиротского приюта: двух азиатов и одного негритенка, чтобы семья была, как они говорили, "всех цветов радуги". Те, кто знал этого сверхнабожного молодого человека еще подростком, недоумевали: дело в том, что Джим Джонс в юности был расистом. Ему пришлось приспособиться к новой ситуации, ведь размахивающий Библией белый расист, презрительно цедящий сквозь зубы "ниггер", вряд ли имел шанс проповедовать перед паствой, в основном состоящей из представителей черной расы. В то время, на исходе пятидесятых, в стране активизировалось движение за гражданские права негров. Как религиозный деятель, выступающий на стороне чернокожих, численность которых в городе постоянно росла, преподобный Джонс нашел свое место в жизни, причем весьма доходное.

Надо сказать, что извлечь выгоду он умел всегда и делал это виртуозно, открыто прибегая к банальным рекламным приемам, чтобы создать себе хорошую репутацию и добиться щедрых пожертвований. По всему городу были расклеены плакаты, кричащие о его сверхъестественных способностях: он и проповедник, он и пророк, он и целитель. В то время как традиционные церкви предлагали своим прихожанам обычную программу из песнопений и нравоучений, "Народный храм преподобного Джонса" выступил как Городская христианская миссия - то есть такое место, где каждый, кому не повезло в жизни, получал не только духовную поддержку, но также и пищу, и кров, и редкую возможность стать для кого-то своим в чужом, неприветливом городе. А еще здесь давали работу. Дешевые рабочие руки требовались на основанных Джонсом малых предприятиях, откуда денежные ручейки стекались в "Народный храм".

Процветание церкви, в свою очередь, привлекало зажиточную публику, и вскоре "Храм" стал чуть ли не самой богатой общиной в тех краях, с хором в сто голосов и ликующими и пляшущими толпами прихожан, собиравшихся на воскресные службы. В будни "Храм" тоже гудел как улей: Джонс все время расширял сферу своей деятельности - то выводил свою паству на демонстрации, ратующие за равноправие в жилищной политике, то присоединялся к маршам протеста "новых левых", чтобы привлечь внимание средств массовой информации, - и вскоре молодой энергичный проповедник стал считаться видным политическим деятелем районного масштаба. 1961 год показал, каким политическим весом обладал Джонс: его назначили председателем городской комиссии по гражданским правам.

Успеху сопутствовали и приметы нового общественного положения Джонса: бриллиантовые перстни, туфли из крокодиловой кожи, путешествия со всеми мыслимыми удобствами. В начале шестидесятых Джонс уже не показывался на публике без свиты, без помощников и телохранителей. Никто из его паствы не обращал внимания на то, что Джонс, проповедуя в основном среди чернокожих, набирает себе приближенных только из белых мужчин. Но если кто и подивился этому, то смолчал, потому что Джонс не терпел инакомыслия и уничтожал его в зародыше. При малейшем ропоте "возмутителей спокойствия" разоблачали и обрабатывали поодиночке.

"Храм", по словам самого Джонса, "собирал урожай с разных полей", но основной доход напрямую зависел от увеличени числа прихожан. Наряду с обычными сборами пожертвований часто проводились так называемые подписные кампании, когда члены общины передавали на нужды церкви свой заработок или пособие, а то и карточки социального страхования. Некоторые доходили в своем рвении так далеко, что переписывали недвижимость и ценные бумаги прямо на имя Джонса.